целительному обряду, если ведьме не повезло угодить под полуночные когти. «Волчья кровь», вопреки указаниям книги, не являлась болезнью и, возможно, даже переставала быть проклятием со временем – а становилась природной сутью так же, как моей сутью было колдовство, а сутью Коула – охота. И первое, и второе, и третье необходимо учиться обуздывать – жить с этим, используя либо во вред, либо во благо.
И это было все, что я знала об оборотнях, а потому, слепо доверяя опыту Коула, я осталась стоять за ним, шурша пакетом в поисках бенгальских огней.
Коул набрал в легкие побольше воздуха и, затаив дыхание, ступил на первую ступеньку выдвинутой металлической лестницы, похожей на стремянку.
– Ганс, – позвал он низким, спокойным голосом, вглядываясь в темноту, сожравшую весь чердак. – Мы знаем, что ты здесь.
Ответом ему стал гортанный рык – откуда-то из недр душной комнаты, в которой витала пыль, поднятая в воздух взмахом хвоста. Я попятилась, слыша, как мягко ступают наверху массивные лапы. Коул жестом потребовал бенгальские огни, и я поспешила вложить ему их в руку.
– Успокойся, – сдержанно приказал Коул, продолжая смотреть в темноту, и там, налитые янтарем, сверкнули два больших глаза. – Твоя дочка рядом. Марта. Ты ведь не хочешь навредить ей, как Анне?
Это было дурной идеей – упоминать о жене Ганса, – и Коул понял это на миг позже, чем поняла я. Именно поэтому я успела отскочить в сторону, а Коул – нет.
Оборотень выпрыгнул с чердака, как черт из табакерки, и Коул откатился назад, опрокинувшись с лестницы. Темнота расступилась, рождая нечто необъятное с жемчужно-серым мехом. Волк, достигающий в холке моего роста, с непропорционально длинными конечностями и раскрытой пастью, перепачканной в багровых слюнях, поднялся на задние лапы и взвыл. Живой оборотень выглядел куда более устрашающе, чем картинки из книги. Переступив через упавшего Коула, он приблизился ко мне, и смрад острого мускуса, мокрой шерсти и крови обдал мое лицо.
– Коул… – всхлипнула я, парализованная.
Лязг зажигалки. Искра, из которой рождается пламя, – и деревянные тростинки в пальцах Коула вспыхнули праздничным фейерверком, стреляющим каплями огня и света во все стороны.
Волк взревел и отшатнулся. Коул встал перед ним, загородив меня собой и размахивая сразу четырьмя бенгальскими огнями. Ганс зарычал, но броситься вперед не решился и отступил. В желтых глазах, завороженно следящих за искрами, плясало отражение пламени.
– Не знаю, как именно это работает, – тихо сказал мне Коул, не отворачиваясь от Ганса. – Но оборотни боятся огня, в особенности фейерверков. Правда, этого мало… Одри, достань багет и дай мне что-нибудь острое.
Я внимательно следила, как сгорает калька, приближаясь к своему завершению, и поспешила выполнить просьбу Коула. Надломив кусок багета, я оглядела пространство вокруг себя. Единственное острое, что при мне было, – это серьги-гвоздики из титана, и, быстро сняв одну, я бросила ее в руку Коула, когда пара бенгальских огней уже догорела.
– Сэм, нет!
Чары,