с всё больше и больше нарастающей верой в самый тяжкий исход…
– Будешь раскаиваться? Последний раз спрашиваю?! На колени, козёл! Моли меня о пощаде, если хочешь спасти свою гнилую шакалью жизнь! – Кэп[35] был настроен абсолютно решительно. Он смотрел в глаза солдату колючим взглядом сквозь прорезь на прицельной планке. Солдат зажмурился, прижался спиной к стене казармы. Он уже не был похож на, полного эгоцентричной гордости, «деда»-москвича. Снова куда-то подевался, словно размазался по кирпичной казарменной стене образ жестокого казарменного тирана – неформального казарменного лидера. Но он всё ещё пытался сохранить самообладание, и он всё ещё не был раздавлен до основания. Несветайло понимал, что дай он слабину сейчас, прекрати эту жуткую сцену ранее, чем будет сломлен гордый необузданный характер, завтра от этого «недообъезженного мерина» можно будет ждать ещё более худшие и даже страшные вещи напоследок. А потом, как минимум, он уйдёт на дембель полным героем, оставив после себя яркий пример неповиновения и безнаказанной вседозволенности… Ну, уж дудки!.. У капитана словно вдруг что-то проснулось внутри после длительной спячки тотального равнодушия к происходящему вокруг. Словно переполнилась его чаша терпения, и к его и так развитому служебному хроническому опофигизму добавился опофигизм к себе, к последствиям. Но вот что ему было совсем не пофиг теперь, так это то, станет ли этот зарвавшийся «дед» на колени или нет, этот «дед», которого он, собственно, и вырастил в чреве своей роты. Сломит ли он его или всё как раз случится наоборот. И что тогда? А тогда всё. Тогда крах всему и не столько военной карьере, давно и так перечёркнутой толстенным крестом, но и его самовосприятию в этом мире. Это хуже тюрьмы, это духовное погребение, это моральная смерть, это полная импотенция и никчёмность существования!
Палец капитана медленно начал усиливать давление на скобу… И, как следствие, вскоре раздался гулкий выстрел, отозвавшись коротким эхом от стен казарм. Всполох пламени и чёрный едкий дым вырвались из ствола. Солдат инстинктивно сжался, обхватив собственное тело руками, словно то ли пытаясь тщетно заслонить себя, то ли пытаясь найти ту самую смертельную рану на своём теле. В его висках стучало неверие в происходящее с полным осознанием возможности собственного конца. Осознание своей смертности и хрупкости всего бытия вокруг! Вот так всё просто! Один выстрел, одна маленькая пулька и нет его, Юры Разорёнкина, жизни! Он упал на колени, словно раненый, судорожно ощупывая себя. Гулкий хлопок выстрела был словно во сне для него. Он не мог точно понять, где он, уж на «том» или всё ещё на «этом» свете.
– Ты что-то потерял, солдат? Или блох ловишь? А-а-а? – ротный снова вскинул автомат.
Разорёнкин, поняв, что выстрел был мимо и он пока всё же ещё цел, заплакал, обхватил хромовые сапоги офицера руками.
– Не на-да-а-а!!! – в гортани заклокотал совершенно безумный шёпот отчаяния. Солдат вмиг поверил в свою смертность. В то, что его такая ещё юная хрупкая жизнь может вот так нелепо оборваться милостью собственной глупости и гордыни, волею этого сошедшего