писатель. Круглолицый занял стул справа, а остроносый слева. Весьма удачно, подумал редактор, но мысль тут же погасла. Воздуха катастрофически не хватало. Тот, что поступал за короткий вдох, тут же выдыхался. Легкие в груди горели, мышцы живота тоже. Совсем непривычное положение для главного редактора. Понедельник, что с него взять?
– Сегодня мы установим связь с духом Федора Степановича, погибшего супруга Авдотьи Павловны. – Николас говорил громко. Глаза его были закрыты, а лицо вздернуто к потолку.
– Федор Степанович, если дух ваш свободен, то явите себя, – продолжил писатель, не глядя на своих гостей.
Петр Алексеевич же, наоборот, следил за ними не моргая. От неожиданности происходящего он совсем позабыл про дыхание. Все свое внимание сосредоточил на писателе.
– Явите же себя и воспользуйтесь моим телом, как куклой пользуется чревовещатель. Говорите моим ртом, смотрите моими глазами, слушайте моими ушами. – Голос Николаса стал тише.
Рефлексы жили по-своему, а потому независимо от желания Петра Алексеевича его рот открылся и наполнил легкие живительным кислородом. Вместе с этим наполнился и живот, и дверь со скрипом приоткрылась.
Старушка взвизгнула, но быстро собралась. Остроносый метнул взгляд в сторону шкафа. Николас нехотя приоткрыл глаз, посмотрел на дверцу. После чего вернулся в начальное положение.
– Он здесь, – бесстрастно сказал Николас, вернув все внимание на себя.
По широкому лбу Петра Алексеевича бежал пот. Отдельные капельки щекотали в области носа и левого глаза, но он боялся пошевелиться. Впервые за несколько лет он пришел к мнению, что живот можно чуточку убрать.
Внимание вернулось к писателю. Теперь его тело била дрожь, а зрачки в открытых глазах закатились. Он что-то бормотал, пока не пришел в себя. Однако собой быть перестал. Его хмурое лицо обрело умиротворенный вид, глаза широко раскрылись, а лицо растянулось в улыбке. Смотрел он на старушку.
– Сударыня моя, – не своим голосом заговорил писатель. – Авдотья Павловна, дорогая, как же я рад вас видеть.
Старушка что-то смущенно ответила и приложила к лицу белый платок. Николас повернулся к круглолицему.
– Братец, и ты здесь, вот же радость какая, представляешь, тут и мать встретил нашу, и отца. Правда, даже в раю он не перестал ворчать. – Улыбка стала шире.
Круглолицый замотал головой.
– Брат мой старший Федор, – начал тот, – не бросал ты меня в детстве ни разу, всегда наставлениями своими поучал, неужто ты после смерти своей ничегошеньки мне не оставил? – Голос круглолицего растекался, точно мед.
– Так ты же не обженился, братец, да детей не завел, зачем тебе мои сбережения? Куда уж лучше, если им Авдотья Павловна будет хозяйкой.
Остроносый сузил глаза, круглолицый заерзал на стуле, Петр Алексеевич прислонился к щели.
– Ты же не знаешь, брат мой, новости-то радостной: женюсь я, а сей уважаемый господин, что перед тобой, отец моей суженой. – Рука говорящего указала на остроносого.
Тот