на «Рислинг» или «Лидию», хотя бы… Наверняка есть где-нибудь в холодильнике, для своих… Кстати, мы… вы.. Мы не представились.
– Это предрассудок. Фамилия у меня фельдмаршальская, а большего вам знать не надобно.
– Кутузова, нет?
– Фельдмаршальская. Фельдмаршалов навалом. Это только у нас их всех… отменили. Хватит и того, что я сейчас, замужняя дама, кушаю зеленого змия с совершенно посторонним молодым человеком. Чуваком. Кольцо на пальце видите? Чего ж вам боле?
Он сделал брови буквой «л», шевельнул собранными на лбу морщинами, покрутил неопределенно пальцами, собрался было пошутить – шутку не нашел и, перепутав последовательность, сначала закусил неловкость расплывшейся свеклой, а уж потом плеснул в себя уже совершенно теплую водку.
– Так что… – она достала из сумочки пачку «Стюардессы», подцепила ногтями сигарету, быстро, с хрустом, размяла, несколько крошек табака просыпались на скатерть, – Так что, представим себе, что мы с вами просто случайные футуристы с выставки, пьем абсент где-нибудь… в кафе «Флориан», что ли, на площади Святого Марка, и спорим о том, что вот, мол, профитроли кушать вредно, а пачули пахнут островом Ява и развратом, и надо бы очистить линии и отполировать форму…
Воздух вдруг как-то странно дрогнул: откуда-то с того края земли, со взбитой мантии лесистых кряжей дохнуло мокрым снегом и длинными ночами.
– А вы знаете, мне однажды показалось, что я утратил фамилию. То есть, она просто, знаете, вот как со змеи – взяла и с меня слезла. И уползла.
– Да? Не завидую… Скоро будет дождь…
– Да, наверное, будет. Пора бы уже…
Она воткнула сигарету в салат, поднялась, одернула платье, потянулась, взяла календарный листок и, обойдя столик, сунула его в карман перекинутого через спинку спиридоновского плаща. Слегка взъерошила, взвихрила пальцами его макушку…
– Вы забыли… эй!
Она уже исчезла за жасминовым кустом перед застывшими в напряжении пограничником Карацупой и его Индусом, которые вот-вот поймают злобного японца…
Он придвинул к себе ее селедку под шубой, и уставившись на шкатулку, с легкими угрызениями совести доел, подчистив розетку куском бородинского хлеба.
2
…Чувство потерянности, а в особенности такая вещь, как утеря фамилии – это как потеря обоняния. Когда не имеют значения ни окрас гладиолуса, ни конфигурация котлеты… Написал же как-то Арчимбольдо пьесу для клавесина цветовыми пятнами вместо нот. И сыграл.
У потерянности, должно быть, особенная гармоническая прогрессия. Но жить, как оказалось, можно: что-нибудь да отрастет на месте утраченного. Как хвост у ящерицы…
Илья Иванович осмотрелся: в сенях чисто. Сухо. Банки с вареньем из мелкой райки, с рыжиками, с каким-то морковным убожеством, еще с чем-то сомнительным. Веники шалфея по углам…
Зайдя в дом, осмотрелся: расписанная подсолнухами печка с лежанкой, кособокая узкая койка с ржавой решеткой со стальными шариками, матрас в квасных