мы смотрели. Нашим любимым занятием стала охота за «сокровищами» на Парламент-Хилл. Мы подбирали перышки, камушки и стертые стекляшки, которые я доверчиво принимала за изумруды. По вечерам мы уютно устраивались на диване, ели спагетти, смотрели «Коломбо» по телевизору или фильмы из ближайшего видеопроката. «Возвращение с Ведьминой горы». «Бриолин». «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера»[4].
«Оркестр» мама любила больше всего. Она фанатела от «Битлз» и собрала все их альбомы в виниле. В гостиной, где стоял проигрыватель, мы частенько под них танцевали. Мама плавно покачивала бедрами, а я только и умела, что скакать на месте.
Пока мы жили в Бостоне, меня отправляли спать в семь, а после переезда – почти в девять.
– Ты же растешь, – объяснила мама, хотя позже я стала догадываться, что ей просто не хотелось коротать вечера в одиночестве. Я, конечно, не жаловалась – уж точно не на это. Моим настоящим кошмаром был Дес Баннистер, разнорабочий из квартиры этажом ниже.
– Жуткий тип, – поделилась я с мамой. – От него кисло пахнет сыром, и зубы у него ужасные.
– Нельзя судить по внешности, Софи. Важно одно лишь сердце.
– Не думаю, что сердце у него лучше.
Она подергала меня за хвостик:
– Ты же его совсем не знаешь.
– Я знаю, как он обращается со своей собакой. У нее все ребра торчат. Он ее голодом морит. Видно же!
– Может, его собака просто привередлива в еде… Помнишь старого Гейба Робинсона с нашей улицы в Бостоне? Он был добрым или нет?
– А что?
– У его волкодава тоже можно было ребра пересчитать. Но Трикла уж точно не морили голодом, слишком Гейб его любил.
– Это совсем другое дело.
Мама глубоко вздохнула и склонила голову набок, как всегда делала, подбирая слова.
– Знаю, что переезд дался тебе нелегко. Знаю, какой несправедливостью кажется оставлять все, что тебе знакомо. Надеюсь, однажды ты поймешь, что все было к лучшему и что я думала о нас обеих. А пока тебе нужно постараться приспособиться, и все получится. Ладно?
– Я постараюсь, но Дес Баннистер от этого хорошим человеком не становится.
Я ковыряла носком землю, кусала губы, чтобы не расплакаться.
– Мы его не знаем. Не знаем, через что ему пришлось пройти, чем он живет.
– И что?
– То, что нельзя судить о человеке, не побыв в его шкуре.
Я подумала о том, как топали армейские ботинки Деса, подумала о его камуфляжных штанах. Вспомнила, как он пнул кружку с подаяниями у бродяжки на вокзале.
– Мне не нужно влезать в его шкуру, чтобы понять, что он за человек.
– Хорошо. Он тебе не нравится. Можно ли по нему судить обо всем Лондоне? Здесь столько всего прекрасного!
– Прекрасно, что дедушка не пытается задобрить меня, чтобы я не шумела в церкви.
Она рассмеялась:
– С каких пор тебе разонравились мятные конфеты, малышка? Я скорее имела в виду погоду. Ты хоть знаешь, какой холод