сетях, электронной торговле и т. п., с другой – создают стоимость и в нерабочее время, отвечая на деловые электронные письма и выполняя разнообразные проектные задания дома, в выходные и в отпуске, путешествуя и т. д.[60] (Особо творческие работники этого даже добиваются: «Благодаря своей креативной идентичности, мы испытываем растущую потребность в образе жизни, построенном на креативном опыте, – формулирует данную позицию Р. Флорида от лица “креативного класса”. – Нас не устраивают прежние жесткие границы между работой, домом и досугом»[61]). Посвящаемый потреблению досуг приобретает экономическое значение, фактически становясь элементом производственного цикла, при этом маркетинговая стимуляция побуждает работника больше работать, дабы почти что по-коммунистически все более полно удовлетворять постоянно растущие потребности, сокращая тем самым свободное время[62]. По мнению Г. Стэндинга, современный гибко занятый работник повседневно/ежедневно находится в подвешенном состоянии, он не структурирует и не контролирует свое время, так как «должен постоянно быть в полном распоряжении потенциальных потребителей его труда». Из-за размывания понятий рабочего места и рабочего времени он работает – или должен быть готов к работе – в любом месте в любое время, и потому лишается качественного свободного времени, которое можно было бы посвятить приобщению к культуре и искусству, самообразованию, гражданской активности и т. п.; в результате всего этого досуг и обесценивается, и в дефиците[63].
Но критически-пессимистические рассуждения и умозаключения по поводу досуга в «третичном рыночном обществе» (понятие «терциаризация» охватывает не только ориентацию экономики на третичный сектор, т. е. сферу услуг, но и специфическую организацию трудовой деятельности, когда «разделение труда гибкое, размыты границы между рабочим местом, домом и местами общественного пользования, рабочие часы подвижны и люди могут иметь несколько рабочих статусов и несколько трудовых договоров одновременно») всей картины не исчерпывают. Тот же автор приводит данные исследований, согласно которым спустя четыре десятилетия с середины 1960-х годов досуг американцев и американок увеличился на шесть и четыре часа в неделю соответственно (несмотря на значительный рост доли женщин в трудовых ресурсах)[64]. И это далеко не предел: некоторые авторы левой политической ориентации приводят исторический прецедент, когда рабочая неделя с 1900-х по 1930-е гг. сократилась с шестидесяти часов до менее чем тридцати, при этом только за первое пятилетие Великой депрессии – на восемнадцать часов. Н. Срничек и А. Уильямс вспоминают, как П. Лафарг еще в начале XX века доказывал, что «нелепая страсть рабочих к труду» есть род безумия, или, точнее, результат индоктринации пролетариата трудовой моралью, асиологией труда и воздержания, распространяемой эксплуататорскими классами ради своей выгоды («попы, экономисты и моралисты объявили труд святым, превратили его в священнодействие»), и предлагал ограничить его