расстояние, и только шествие мое сопровождавший скепсиса серьезный взгляд мне скромно позволял надеяться: опознан я, и удивлением разыгранным, она не ошарашит в лоб вопросом: «Ты кто?» – оставив ухажера с носом…
Соединяя мелодичным ритмом танец, пальцев рук переплетением, соприкасавшимся движением, телесно-благодарственную память пробуждал, замкнувшую в кольцо энергетические ожидания.
– Что в воспоминаниях запечатлелось с нашей прошлой встречи? – в ушко, шепотом, внедрился я.
– Как ты не подал руку мне, – без колебания раздумий, среагировала Таня…
Отрезвляющий озноб холодного прощания и три недели неизвестности… Это что? За невнимательность беспечную к жеманной прихоти, подброшенной капризом, – хлыст предупреждения?
Гордая, в себе уверенная женщина, в душе Татьяна оставалась взбалмошным, ранимым и обидчивым ребенком.
Там, в ностальгической глуши,
есть запах детства дорогой,
зовущий праздником души,
щемящий вечною тоской.
К губам запястье Танино приблизив, я поцеловал его слегка; другой рукой, придерживавшей талию, по гибкой стройности спины скользнул наверх, к упрямству шеи, ласкою незваной пальцев захватив игривости пушок.
– Я постараюсь непременно искупить оплошности просчет, а впредь самокритично обещаю быть рукастообходительным…
– А знаешь, что запало в память мне?.. – вопрос повис в разорявшемся эмоциями воздухе танцующего зала…
Она молчала…
Ночь дивная – букет воспоминаний…
С ароматом знойного восторга,
сближения разбуженных желаний –
страсти жизни утренняя зорька?
Стреляющие хулиганистые трусики!..
Удивлением взглянув на «извращенца», Таня прыснула весельем. Танцующий ритмически рисунок тела, пребывавшего в моих объятьях, дополнялся неудержимым отголоском разлившегося по нему раскатистого смеха. Под струйностью горячей выплеска эмоций растаял холод разобщенности, а вместе с ним и схлынули мои сомнения, корыстною свободой доморощенные…
Мы танцевали… Зал, окружая плотностью кольца раскрепощенности, подбадривал рукоположенное безрассудство, увлекшееся прелестями близлежащими; но если только притязания грешили слишком откровенно, Таня, отстраняясь, становилась в оппозицию распущенности ласк. Реагируя в живую на благоухающую женственность, танцующую рядам, либидной расторопности не требовалось рыскать по воспоминаниям; резвясь, она выпячивалась шалостью и напрягала, задевая Таню, восклицающую удивлением, плотнее прижимавшемуся бедрами, Его «угомонить» стараясь.
Исчез осадок отрешенности безликой расставания
с томящей недосказанностью ощущений.
Возникло всеобъемлющее чувство одного дыхания,
приникшего к богатству страстных искушений…
Фантазия, шагая по проторенной дорожке беспокойством, мысль подталкивая к завтрашнему