в один миг слышать и понимать голоса зверей птиц, и идти по наитию по неведомым дорогам.
Теперь, когда треснула земля, и борозда, вспенивая снег, двинулась в сторону шахты, он не вздрогнул, а улыбнулся, взведя курок, и направился в шахту. Расписной чехол остался лежать на камнях, и его слегка припорошил снег…
Барина, крепкого хозяина Еремея Силуановича Солнцева-Засекина внешне было трудно отличить от богатого купца или даже горожанина. Одевался он именно как северный купец: носил сапоги «бутылками», сибирку из блестящей шерстяной ткани с декоративными пуговками – размером всего с копейку. А ещё любил рубахи-косоворотки, и подпоясывался по-старому: шнуровым поясом с кистями. При виде его было и не понять сразу – то ли городской дворянин перед вами, то ли просто зажиточный деревенский хозяин.
Ранним утром он шёл по просторному коридору второго этажа своего особняка в Лихоозёрске и был хмур: готовился слушать отчёт приказчика о должниках. Дверь из детской распахнулась, и со смехом выбежала белокурая девочка лет пяти в платьице с вышивкой и отделанных кружевом панталонах. К себе она прижимала искусно сделанную куклу с круглым фарфоровым личиком:
– Доброе утро, папенька! Как спалось?
– Хорошо, радость моя! – он просиял, и, словно пташку, поднял её и поцеловал. – А ты?
– Всё хорошо, папенька! А мы, – девочка указала на куклу. – Очень ждём, когда ты к нам придёшь и запустишь паровоз по железной дороге. Чух-чух, чух-чух!
Еремей Силуанович мечтал о сыне, ему и заказал из самой столицы игрушечную железную дорогую. Но родилась дочь. Что же, и девочке паровоз, так похожий на настоящий, только маленький, пришёлся по душе.
Глядя на дочь, грубые, звериные черты лица Еремея Силуановича распрямились:
– Не сейчас, доченька, я после дел непременно зайду, и мы поиграем. А потом ты пойдёшь спатеньки!
– Хорошо, папочка! А пока я причешу мою куколку!
– Иди, иди!
И, опустив дочь, он направился к кабинету. Лицо Еремея Силуановича вернуло привычную звериную оскомину. Хмуря кустистые брови, он выслушал доклад приказчика. Тот читал его таким дрожащим голосом, словно боялся, что стоящий у окна хозяин со скрещенными на груди руками вот-вот развернётся и сшибёт его крепким ударом в ухо. Такое уже бывало не раз, хотя слуга всего лишь докладывал об убытках и должниках.
– Привели… этого?
– Да, ваше сиятельство. Ловить пришлось, силком тащить.
– Это ничего, правильно. А ну пошли!
Еремей Силуанович шёл, агрессивно стуча грубыми сапогами по полу с украшенной дорогим орнаментом паркетной плиткой. Он любил, чтобы в комнатах было много света, поэтому даже днём постоянно горели свечи. Их огонь бешено колебался от его движения. Приказчик семенил следом, прижав папку к груди одной рукой, и неловко крестясь другой. Они спустились на нижний этаж, дошли по коридору до угла.