обсуждать, – твердо заявляет он.
Я решаю больше не лезть в их отношения. Пусть сами разбираются. Мне как-то всё равно.
– Мама знает? – спрашиваю я.
И тут эти двое отчего-то вмиг напрягаются, обратив свои пристальные, немигающие глаза на меня. Невольно ежусь.
– Вы чего? Где мама? Она знает, что со мной? – хрипло шепчу я, и они, заметно расслабившись, на пару тягостно вздыхают.
– Нет, Алекс, твоей матери я ничего не сказала, – с сожалением произносит Лена. – Я не смогла. Она ничего не знает, по-прежнему считает, что ты отгородилась от всех, никого не желаешь ни видеть, ни слышать.
– Значит, ты знаешь, что произошло, – понимаю я, – она тебе рассказала.
– Да, – коротко кивает.
Евгений непонимающе смотрит то на меня, то на Лену, из чего я делаю вывод, что он не в курсе моего прошлого. Пусть это так и останется.
– А… что случилось с… – не представляю, знают ли они о том, что произошло с Егором.
– С кем? – мягко интересуется моя милая тетя.
– С тем парнем, который… – язык не поворачивается, чтобы продолжить.
– Он больше тебя не потревожит, – уверенно и жестко сообщает Евгений, неожиданно ласково взяв меня за руку. – Я засадил его в тюрьму. Связи нужные, слава богу, у меня есть.
И я вспоминаю одну деталь с той ужасной ночи.
– Так это были вы? В ту ночь? Ваш я голос слышала. А еще я слышала его жалостливый крик. Что вы с ним сделали?
– Побил, скрутил и вызвал полицию, – невозмутимо отвечает мой спаситель.
По выражению лица Лены я понимаю, что она тоже знает об обстоятельствах той роковой ночи. Но что не знают они оба, так это то, что этот психопат когда-то похищал меня, едва не довел до сумасшествия, преследовал меня и разрушил всю мою жизнь. Но что странно – в эту самую секунду мне глубоко плевать на всё из выше перечисленного. Не чувствую себя побитой, разбитой, несчастной, сломленной, обделенной судьбой или же потрепанной, уничтоженной жизнью. Не чувствую страха. Ни перед чем и ни перед кем. Изменилось восприятие, и изменилась я сама. Да, я определенно стала другой.
Мыслить здраво тяжело, заострять внимание на чем-то одном еще сложнее, и я устало прикрываю веки.
– Когда меня выпишут? – всё же нахожу силы собрать обрывки вертящихся в голове вопросов и сложить их в один, наиболее значимый для меня в данный момент.
– Эм… пока рано говорить об этом, – отвечает тетя. – Но ни значительных речевых нарушений, ни проблем с двигательной активностью доктор не выявил. Сказал, что это вообще чудо! Фантастика! После глубокой комы очень редко кто способен вернуться к нормальной жизни, а ты, Алекс, – случай один на миллион. Пожалуйста, цени свою жизнь. Не зря Бог дал тебе второй шанс, – радостно подбадривает меня тетя, а Евгений с сосредоточенным лицом уточняет:
– Лен, ты уверена, что доктор не ошибся? По-моему, последствия всё же есть, – с некоторой настороженностью он косится на меня, никак не реагирующую на ее слова.
– Ну… имеются кое-какие аффективные нарушения…