болезненно тяжелой воронкой омута. С трудом сфокусировав внимание, я определил, что лежу на кровати, чьи подушка, матрас и одеяло статичными жерновами давят, плющат, перемалывают и истирают моё тело в горячую страдающую пыль. Беря пример с постельных жерновов, мои зубы заскрежетали, перемалывая боль в утробные стоны, высыпающиеся изо рта при каждом выдохе.
– О, смотрите, кто у нас тут очнулся, – льющийся в глаза свет немного унялся, перебитый склонившейся надо мной фигурой. Раздираемый десятком отвратительнейших переживаний, я не стал углубляться в оценку возникшего образа, отметив лишь его принадлежность к людям и наличие головы.
– Любитель прохлаждаться, – продолжила фигура с бодростью и жизнерадостностью, никак не сочетающимися с моими ощущениями, и от того кажущимися нелепыми и обидными. – Это ведь тебя в сугробе нашли, а? Да тебя, тебя, можешь не отвечать. Тётка собаку выгуливала. Та тебя учуяла – собака, а не тётка – снег лапами разгребла, ну а тётка – добрая душа – позвонила куда надо. Несмотря на старания собаки и тётки, я, признаться, думал, что в реанимации ты надолго не задержишься – отправишься дальше прохлаждаться, только на сей раз не в сугроб, а в индивидуальную морозильную камеру. Да что ты стонешь-то так натужно? У тебя сегодня, можно сказать, внеплановый день рождения приключился, а ты ни малейшей радости не выказываешь. Я тебя, понимаешь, с того света вытащил, а благодарности – ноль на массу. Может, ты меня оскорбить хочешь, а? Хочешь пренебрежением к своей жизни и к моему труду показать, что я зря старался? Что мы – врачи – ерундой никому не нужной занимаемся? Намекаешь, что лучше бы мне было окончить девять классов, да в бизнес пойти? Был бы я сейчас уважаемым бандитом, потягивал бы коктейли на борту собственной яхты в компании с парочкой неприлично молодых, но впечатляюще опытных и невероятно инициативных ман… скажем, манекенщиц. Я в Новый Год дал клятву – сам себе дал – не сквернословить. Человеку, старичок, надо как-то над собой расти, развиваться, становиться лучше – в позапрошлом году я пить бросил, в прошлом – курить, а в этом, ну, ты понял. Или не понял?
– Я… не… знаю, – эти три коротких слова дались мне так, будто я вытягивал их из своего кишечника с помощью рыболовного крючка.
– Зато, старичок, я прекрасно знаю. Знаю и насквозь вижу таких му… молодчиков, как ты. Думаешь, мне не понятно, зачем молодой, здоровый, трезвый, явно не алкоголик, не наркоман, в сугроб лезет? Ты можешь рассказать сказочку, что это была попытка суицида. Прощай, жестокий мир, и всё такое. Можешь спеть песенку, что жизнь человека принадлежит только ему, и спасать его – грубое беззаконие и вульгарное нарушение личностных границ. Но меня ты не проведёшь, я таких мерзавцев уже двадцать лет спасаю, и буду спасать, как бы они ни пытались нагадить мне в душу. Будь спокоен, старичок, со мной фокус не пройдет. Я тебя так вылечу, что родная мать не узнает. Лучше новенького станешь, зуб даю. Раз уж выжил, смирись – полное и окончательное выздоровление неизбежно. Неделя-две, и отправишься, куда положено – бодро и с песней! Теперь