пройтись по улице Спасения. Снова.
Я небрежно пожимаю плечами.
– А что такого плохого в том, чтобы пройтись по улице Спасения?
– Ты проходишь по ней по крайней мере раз в день с тех пор… с тех пор, как сама знаешь что.
– Хм, – отзываюсь я с легкой усмешкой, которая, знаю, приведет его в ярость.
Хотя Подаксис прав. После спасения утопающего я ежедневно прогуливалась по упомянутой улице, специально замедляя шаг возле церкви Святого Лазаро. Даже не знаю, что еще, кроме любопытства, влечет меня к тому месту. Я не могу не думать о судьбе мужчины, который чуть не утонул. Выжил ли он? Прячется ли в церкви? Последовали ли священники моему совету, забрали ли они его с берега?
Я пытаюсь убедить себя, что в первую очередь хочу удостовериться, что меня в это дело впутывать не станут, но за этим кроется нечто большее. Нечто большее, что никак не связано с мускулистой грудью, красивым носом и не менее привлекательным лицом. Вообще никакой связи.
Я спускаюсь вниз к Лебединой улице. Здесь тише, чем на Галлее, хотя из открытых дверей некоторых церквей доносятся хвалебные песнопения. Или, в случае Церкви Волнообразного удовольствия, знойные ритмы. Я прохожу мимо Церкви Текстиля и обнаруживаю, что табличка «Кто хочет замуж за шляпника» заменена поздравлениями в честь новой счастливой пары. Есть и новый портрет, на котором красивый шляпник изображен рядом с пышногрудой блондинкой в такой большой шляпе, что влюбленные под ней кажутся карликами.
– Похоже, он сделал правильный выбор, – бормочу я.
Когда мы приближаемся к Первой улице, я ускоряю шаг и именно тогда замечаю, что улица стала намного оживленнее, чем когда-либо до этого. Впереди стоит толпа болтающих молодых женщин. Сначала я думаю, что их тоже посетила блестящая идея купить люми, но быстро понимаю, что ошибаюсь. Толпа щебечущих барышень остается на этой стороне улицы, а торговец – через дорогу, и, что меня шокирует, все они собрались перед церковью Святого Лазаро.
Нахмурив брови, я останавливаюсь, чтобы получше присмотреться к сплетничающим девушкам. Они стоят вокруг вывески, той самой, на которой был портрет брата Биллиуса, когда я видела ее в последний раз. На этой неделе, каждый раз, когда я проходила мимо нее, дата начала конкурса невест переносилась. Интересно, собрались ли эти дамы, чтобы посмеяться над судьбой несчастного мужчины? Я подхожу все ближе, пока не улавливаю обрывки разговора сквозь оживленное хихиканье.
– …двадцать тысяч цитриновых фишек в год!
– Ты действительно хочешь выйти замуж за человека из церкви Святого Лазаро?
– Нет, но двадцать тысяч цитриновых фишек кого угодно заставят задуматься. Теперь столько платят каждому служителю церкви?
– С таким лицом, как у него, я бы рискнула даже с одной фишкой на кону.
– Как же несправедливо, что он ищет невесту-фейри.
Смешок.
– Я могу притвориться, что во мне течет кровь фейри.
Я хмурюсь. Либо братство решило заметно приукрасить достоинства брата Биллиуса, либо написанное на