испытывать. После такого я не смогу даже в глаза смотреть Дмитрию Владимировичу, да и не придётся, потому что работы мне больше не видать, как своих ушей.
Он пошевелился, но не проснулся. Мне захотелось, как можно скорее убежать оттуда, лишь бы не столкнуться с ним, не вдаваться в излишние объяснения, не создать и без того неловкой ситуации.
Аккуратно я сползла с кровати, быстро натянула платье и подняла босоножки. В спешке я искала сумочку и телефон, но визуально на глаза они не попадались, равно как и мои трусы. Я уж было отчаялась, но обнаружила сумочку, висевшую на крючке под моим жакетом в коридоре. И телефон оказался внутри. Схватив их, я открыла дверь и выскочила в коридор, решив, что продолжать поиски своего нижнего белья – не самая лучшая затея в моём случае.
Сердце бешено колотилось. Пройдя по длинному коридору, я остановилась у лифта, затем застегнула на ногах босоножки и одела жакет.
Когда двери открылись, я вошла в пустой лифт и нажала на кнопку первого этажа. Из информационных табличек стало понятно, что я по-прежнему нахожусь в Холидей Инн, где, собственно, вчера и проходил праздник. С одной стороны, от этого стало легче.
А вот отражение в зеркале, наоборот, меня огорчило. Косметика размазалась, на голове вместо причёски красовалось птичье потрёпанное гнездо.
– Да уж… мне срочно нужен туалет.
Совершив небольшой квест в поисках уборной, я как смогла привела себя в порядок.
Когда я достала телефон, на часах было семь утра. Пропущенных звонков и сообщений не было. Заказав такси, которое прогнозировало подъехать через пару минут, я поспешила вниз, периодически оглядываясь, не желая столкнуться с Дмитрием Владимировичем.
После того, как я благополучно уселась в машину, с одной стороны, стало легче, но, с другой, появилось чувство, словно я какая-то падшая женщина, рано утром выезжающая из гостиницы после ночного обслуживания клиента. На душе было мерзко. Чтобы отвлечься, я уткнулась в телефон в поисках хоть малейшей зацепки. Но, увы. За весь вечер ровным счётом ничего. Хотя это и не удивительно. Кто мне мог звонить?
С родными я не общалась, а друзей как таковых у меня и не было. Пара подружек из университета, да коллеги по работе и всё.
Я вошла в свою маленькую съёмную студию на втором этаже в полном унынии. Больше всего мне хотелось залезть под горячий душ и смыть с себя следы позора и унижения. Скинув с себя ставшую ненавистной одежду, я залезла в крохотную душевую и встала под сильные струи воды. Однако вместо облегчения я испытала опустошение и одиночество. Горькие слёзы полились из глаз. От бессилия я сползла вниз на колени и разрыдалась в полный голос. Я винила во всём себя за свою опрометчивость, за свою глупость, за своё безрассудство. Но сильнее всего меня приводило в ярость то, что я ничего не помнила.
Я не знаю, сколько времени просидела в ванной. Внутри всё разрывалось от боли. Глаза щипали от солёных слёз. Бессилие полностью завладело мной. Завернувшись в голубой махровый халат, я легла на кровать и свернулась калачиком. Мне не хотелось больше