о кто помнит, что когда-то спектакли перед премьерой обязательно принимал художественный совет театра. Кто сидел в этом совете и на чём эти, которые сидели, основывали свои решения, про то мы скромно умолчим, ибо речь пойдёт о другом.
За день до премьеры в Н-ском театре случился казус, какого никто предусмотреть не мог. Володя Красовкин, играющий главную роль Добра Молодца, поскользнулся на ступеньках у служебного входа и немедленно был препровождён в центральную республиканскую больницу с неприятным диагнозом «перелом лодыжки».
Дворнику за плохую уборку был тотчас же объявлен наистрожайший выговор с занесением в личное дело, от чего дворник нахмурился, засопел носом, поскрёб в затылке и решил, что отныне имеет полное право на работе не появляться вовсе, в соседнем гастрономе приобрёл три бутылки водки «Русская» и понуро направился запивать свою беду.
Дирекция же, совместно с режиссерским управлением, стала ломать и без того сломанные головы, решая, кого же можно срочно ввести на главную роль Добра Молодца. И доломала их до того, что нашла всё-таки выход.
Артист Юра Горошкин, не занятый ни в одном из ближайших спектаклей, совершенно справедливо и законно проводил свои выходные в компании приехавшего ночью из Кудымкара двоюродного брата, поглощая разного рода горячительные напитки и закусывая их кудымкарскими разносолами, а также кое-чем ещё из своих личных запасов.
Поднеся к губам гранёный стакан, Юра очень удивился, услышав телефонный звонок.
– Твою мать! – сказал Юра от души. – Какому (нехорошее слово) товарищу понадобилось отвлекать меня от важного дела?
Испив неспешно содержимое стакана, смачно крякнув и закусив вкуснейшим маринованным помидорчиком, что так любовно приготовляла кудымкарская жена двоюродного брата, которую тот благоразумно оставил дома смотреть за малыми детками, Юра направился в переднюю к телефонному аппарату, исходящему трезвоном, снял трубку, сказал: «Ну! Я у телефона. Какого хрена нужно?», и услышал в ответ такое, от чего даже присел на корточки и почему-то слегка загрустил.
Ошарашенный кудымкарский кузен, забывши про аппетитную буженинку, наколотую на вилку, открыв от изумления рот, наблюдал, как Юра вдруг засуетился, засобирался, заскочил в ванную и зачем-то стал лить холодную воду на свою выходную голову. При этом говорил какие-то непонятные кудымкаркому брату-сантехнику слова. Звучало, впрочем, и большое количество вполне понятных кузену слов, кои, к сожалению, невозможно здесь употребить. Отфильтровав их, он, в конце концов, понял, что ожидает Юру какой-то срочный ввод, что Юра сию минуту убегает на работу, что ждать его только к вечеру, а ещё вернее, к ночи, а ключи в двери, можешь гулять, если хочется, или, хрен с тобой, сиди дома.
Лишь когда за Юрой захлопнулась входная дверь, обалдевший сантехник из Кудымкара с облегчением вздохнул, выпил водки и, вспомнив, наконец, про буженину, без аппетита съел её.
Репетиция по вводу шла почти без остановок до самого позднего вечера. Юре помогали все. Художественный совет перенесли на завтра и решили, в кои веки такое случилось, совместить его с премьерой.
Алкоголь, бродивший в Юриных венах и артериях, как ни странно, нисколько не мешал процессу и к счастью (о, чудо!) не был замечен зорким глазом помощника режиссёра Люси Хлебодаровой, схватившей где-то насморк.
Юра справлялся отлично, а потому успели пройти даже последний монолог Добра Молодца, заканчивавшийся словами: «Да! Не перевелись ещё богатыри на земле русской. Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алёша Попович!», после чего звучала музыка финала, и закрывался красивый занавес. Повторили финал два раза, больше сил ни у кого не было, и на этом разошлись.
Ночью Юра почти не спал, повторял текст роли, по памяти восстанавливая мизансцены. Кузен был отправлен в дальнюю комнату, где обиженно пил водку в полном одиночестве, практически без закуски и смотрел по телевизору очень художественный фильм производства одесской киностудии.
Утром случилась премьера.
Всё народонаселение театра, за малым исключением было занято в спектакле. Малое исключение состояло из главного режиссёра Марка Иосифовича, председателя профсоюзного комитета Николая Матвеевича и приглашённого художника-постановщика Бориса Моисеевича. Следовательно, художественный совет они, собственно, и составляли. Специально для них в зрительном зале поставили стол. Забавно было наблюдать среди многочисленной детворы, заполнившей зал задолго до начала, трёх солидных лысоватых мужчин, чинно восседающих за стоящим в проходе нелепым столом, покрытым обязательным красным сукном и увенчанным графинчиком.
Начался спектакль и двигался к своему финалу без сучка, без задоринки. Добрый Молодец Юра Горошкин выходил, когда надо, говорил всё, как надо, вострым мечом махал, где нужно, в общем, был молодцом. Ближе к финалу последние опасения покинули солидных мужчин, им стало совершенно очевидно, что Юра справился с труднейшей задачей с блеском.
Но переменчивая Фортуна не была согласна с этим очевидным утверждением и подготовила на финал такой фортель, память о котором