к ней, но девушка дышала. Я опять взвалил ее на себя, и, покачиваясь, побрел к брусчатым двухэтажным домам, благо до них оставалось идти не так много. С неимоверным трудом, мне удалось добраться до первого дома. Я опустил тяжелую ношу на землю и в изнеможении постучал в окно, потом постучал в другое окно, потом в третье, четвертое. Не знаю, сколько прошло времени, пока открылась одна из форточек и грубый мужской голос проворчал что-то нелицеприятное в мой адрес.
– Прошу вас, выйдете! Помогите, пожалуйста! Она умирает! – попросил я, и не узнал собственного голоса, такой он был противный и жалобный.
Спустя какое-то время, вышли две женщины в ночных рубашках и легких накидках на плечах. У одной я заметил в руках длинную деревянную скалку, которой обычно катают пельмени в больших семьях. Они подошли, и некоторое время стояли, молча, глядя на лежащую девушку.
– Она жива? – спросила одна, что была коротконогая и в мужских сандалиях.
– Что с ней? – спросила другая.
– Не знаю, – с трудом выдавил я в ответ.
– Как это ты не знаешь?! – спросила первая и нагнулась к ней ближе, стараясь послушать ухом.
– Не верю я ему, ни одному слову! – процедила та, что была со скалкой.
– Вызовите скорую! – попросил я, стараясь держаться уверенней и в тревоге кося глазом на маячившее сбоку деревянное оружие неуравновешенной женщины.
– Вызовем, вызовем, – проговорила с нотками угрозы, та, что стояла со скалкой, – ну что живая? – обратилась она к нагнувшейся женщине.
– Вроде бы да! Дышит, но слабо! Надо идти к Митрофанычу – у него телефон.
– Ну, иди, буди, а я за этим фраером «пестрожопым» пригляжу.
Такое обращение в мой адрес, мне совсем не понравилось. Спустя минут пять, во дворе собрались человек шесть-семь полусонных, наспех одетых людей. Все спрашивали: «Что с ней?!», и не получив ответа, шушукались, отойдя от меня шагов на десять.
Надо было ждать «скорую», а обстановка начала накаляться. Пришло еще двое мужиков и с ними очевидно владелец телефона – Митрофаныч, высокий жилистый старик с окладистой бородой. Заслушав импровизированное вече, он отделился от собравшихся и раскачиваясь, на плохо гнущихся ногах, направился ко мне. За ним, как по команде, гуськом, потянулись остальные жители дома.
– Кхе! Кхе! … прокашлялся он, внимательно рассматривая меня. – Ишь ты! Эт ты ее притащил? – спросил он, хотя вопрос был лишним.
– Я, кто же еще! – сказал я недовольно.
– Хоть не бросил. Кто она тебе?
– Никто. Я ее не знаю.
– То есть ты даже имя у нее не спросил?
– Не спросил, – сквозь зубы бросил я, с неприязнью глядя на дотошного старика.
– Вот молодежь пошла! – он обернулся к подходящим и выступавшим меня со всех сторон, жителям дома. – Это же надо до такого докатиться!
– Ну, а если бы спросил имя, это что-то изменило? – вяло отбивался я от него.
– Так