в дверях. На ней была черная маленькая шляпка. Она натягивала на левую руку перчатку.
– Между прочим, что такое поэзия? – неожиданно спросил Черпунов. – Пожалуйста, не собирайся мне отвечать. Это определить нельзя. Вот раковина с острова, где жил Маклай. Если ты долго будешь смотреть на нее, то вдруг тебе придет в голову, что как-то утром солнечный свет упал на эту раковину и так на ней и остался на вечные времена.
Женщина села на стул около двери и начала стаскивать с руки перчатку.
Я уставился на раковину. На минуту мне показалось, что я на самом деле уснул и вижу медленный восход солнца над прозрачными массами океанской воды и вспышки розовых лучей.
– Если ты прижмешь раковину к уху, – говорил где-то далеко Черпунов, – то услышишь гул. Я не могу тебе объяснить, почему это происходит. И никто тебе этого не объяснит. Это тайна. Все, что человек не может понять, называется тайной.
Женщина сняла шляпку и положила ее себе на колени.
– Возьми послушай, – предложил Черпунов.
Я прижал раковину к уху и услышал сонный шум – будто далеко-далеко набегали на берег равномерные волны. Женщина протянула руку:
– Дайте и мне. Я уже давно не слушала.
Я отдал ей раковину. Она прижала ее к уху, улыбнулась и приоткрыла рот так, что стали видны ее маленькие, очень белые и влажные зубы.
– Что же ты, Маша, не идешь к Кирхгейму? – неожиданно спросил Черпунов.
Женщина встала.
– Я раздумала. Мне скучно одной идти к Кирхгейму. Извините, если я помешала.
Она вышла из столовой.
– Ну что же, – сказал Черпунов, – продолжим нашу беседу, молодой человек. Вон там в углу стоят черные ящики. Принеси-ка сюда верхний ящик. Только неси осторожно.
Я взял ящик и поставил его на стол перед Черпуновым. Ящик оказался совсем легким.
Черпунов не торопясь открыл крышку. Я заглянул через его плечо и невольно вскрикнул. Огромная бабочка, больше, чем лист клена, лежала в ящике на темном шелку и переливалась, как радуга.
– Не так смотришь! – рассердился Черпунов. – Надо вот так!
Он взял меня за макушку и начал поворачивать мою голову то вправо, то влево. Каждый раз бабочка вспыхивала разными цветами – то белым, то золотым, то пурпурным, то синим. Казалось, что крылья ее горели чудесным огнем, но никак не сгорали.
– Редчайшая бабочка с острова Борнео! – с гордостью произнес Черпунов и закрыл крышку ящика.
Потом Черпунов показал мне звездный глобус, старые карты с «розой ветров», чучела колибри с длинными, как маленькие шила, клювами.
– Ну, на сегодня довольно, – сказал Черпунов. – Ты устал. Можешь приходить ко мне по воскресеньям.
– Вы всегда дома?
– Да. Я уже стар, чтобы бродить и путешествовать, мой друг. Вот я и странствую по стенам и столам. – Он показал на книжные полки и на мертвых колибри.
– А вы много путешествовали? – спросил я робко.
– Не меньше, чем Миклухо-Маклай.
Когда, торопясь и не попадая в рукава, я натягивал в передней