у царицы Хатибы корабль и доставлю верховному жрецу Хирхору лес для закладки священной барки.
«Я смраден, я пьян, я нечист, – бормотал он про себя. – Пусть Амон-Ра, отец богов, пожалеет несчастного путешественника, пусть он вознаградит мое терпение большим богатством. Пусть он вознаградит меня поистине большим богатством. Я был послан в Финикию, я сделал все, чтобы приобрести лес для закладки священной барки. Неужели великий Амон-Ра, отец богов, не подарит мне сокровище?»
Палец египтянина коснулся алого кружка, мягко продавил металлическую крышку, как бы даже на мгновение погрузился в странный металл, но, понятно, так лишь показалось, хотя Уну-Амон вдруг почувствовал: что-то произошло! Не могли неизвестные красивые птицы запеть – в комнате было пусто, а за окнами ревело, разбиваясь на песках, Сирийское море. Не могла лопнуть туго натянутая металлическая струна – ничего такого в комнате не было. Но что-то произошло, звук странный долгий раздался. Он не заглушил морского прибоя, но он раздался, он раздался совсем рядом, он действительно тут раздался, и Уну-Амон жадно протянул вперед руки: сейчас шкатулка раскроется!
Но про филистимлян не зря говорят: если филистимлянин не вор, то он грабитель, а если не грабитель, то уж точно вор!
Шкатулка темная, отсвечивающая как медная, но тяжелая больше, чем если бы ее выковали из золота, странная, неведомо кому принадлежавшая до того, как попала в нечистые руки ограбленного филистимлянина, эта шкатулка вдруг просветлела, будто освещенная снаружи и изнутри. Она на глазах превращалась в нечто стеклянистое, в нечто полупрозрачное, каким бывает тело выброшенной на берег морской твари медузы, не теряя, впрочем, формы. Наверное, и содержимое шкатулки становилось невидимым и прозрачным, потому что изумленный Уну-Амон ничего больше не увидел, кроме смутного, неясно поблескивающего тумана.
А потом и туман растаял.
13 июля 1993 года
Из офиса «Тринити» выносили мебель.
Один из грузчиков показался Шурику знакомым.
Лица Шурик не разглядел, но характерная сутулость, потертый плащ, затасканная, потерявшая вид кепка… Ерунда, конечно, раньше он не видел этого человека. Крикнули бомжа на улице, вот он и таскает мебель, зарабатывает копейки на бедную жизнь. Хотя похож, даже очень похож чем-то на Данильцына; проходил у Роальда такой по мебельным кражам.
Закурив, Шурик прошел в подъезд.
Заберу у Роальда отпускные и уеду, уеду.
Подальше от города уеду, от лже-Данильцына, от Роальда.
И от Лерки уеду, от жены. «Тебя скоро убьют, – беспощадно сказала ему жена, забирая свои вещи. – Сейчас перестройка. Сейчас каждое дерьмо таскает в карманах нож или пушку, а ты работаешь именно с дерьмом. Ты на помойке работаешь, на грязной свалке, среди самых грязных вонючих свиней. Не хочу быть вдовой человека, работавшего на помойке!»
И ушла. Совсем ушла.
«И правильно сделала, – оценил