жизни, собирай травы да коренья, очищай их, перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, суши собранное на ветру или в печи на самом лехком духу, чтобы травы да коренья от жару не зарумянились. И в Аптекарский приказ, само собой, сделанный сбор неси не в какой-то железной шкатулке, невесть где выкованной, а в легком лубяном коробе.
Все же точил дьяка бес любопытства. Не стой помяс Фимка Устинов напротив, пуча на дьяка бессмысленно голубые глаза, суетливый палец Сеньки Епишева давно бы лег на алую бросающуюся в глаза вмятину на темной, как бы неведомым огнем опаленной крышке. Непонятно, как шкатулка открывается… И вообще… Где это в тундре, в сендухе дикой, в халарче необитаемой отыскал помяс такую вещицу?
Земли у нас немеряны, горделиво подумал дьяк. Идешь на север, идешь на восток, версты да версты. Ни он, умный дьяк, ни глупый помяс Устинов, ни многие другие промышленники, даже сам царь-государь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович не знают, по каким берегам и рекам проходят восточные да северные границы державы. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть руби ее топором. На камне орел сидит, прикрылся, как серой шалью, крылом, голову из стороны в сторону поворачивает, робкая самоядь спешит в снегах на олешках, рухлядь мяхкую, дорогую спешат доставить в казну…
Откуда в тундре такая шкатулка?
Где самояди взять медь? Или то золото?
Нет, дурак, дурак Фимка Устинов! Выставился выпученными немигающими глазами, пришептывает виновато: вот-де искал везде, всякие травы искал. И траву колун, к примеру, цвет на ней бел. Горьковата трава колун, растет при водах, но не на каждом озере. А он искал. И корень искал – просвирку. Тоже растет при воде от земли в четверть, а ягода на корне том чуть меньшая, чем курье яйцо, видом зелена, на вкус малина…
Дьяк с укором слушал пришепетыванья помяса.
Безумен Фимка, думал. В долгом одиночестве человек всегда как бы сламливается, становится открытым для самых слабых бесов. Вот бесы и настигли Фимку Устинова, подсунули ему шкатулку. Он в гиблых местах всякой скаредной пищей питался, много непонятного видел, – без греха такую шкатулку, тяжести необычной, из пустынных землиц не вынесешь. Сибирь, известно. Там карлы живут в локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один на гуся с ножом выйти, там на деревьях раздвоенные люди живут, их пугни, они с испугу раздваиваются и падают в воду…
Палец дьяка сам собой лег на алое пятно.
Вот истерлось, видно, за какое-то долгое время.
Помяс говорит, что вдруг ссыпался перед ним крутой берег. Древний, рыхлый. Подмыло, значит, его водой. А в глине, какая на землю ссыпалась, металлическая шкатулка открылась. Удивился помяс, никогда ничего такого не видел в сендухе, потом задумался: государево, видно, дело, нельзя такую вещь оставлять дикующим! И даже вскрыть не решился – законопослушен, богобоязнен, так и нес на плечах по тундре.
Глупый помяс! Совсем одичал в сендухе.
Палец дьяка наконец лег на алый