опровергать их в присутствии олдермена ван Беверута, известного своими добродетелями. Согласен, было бы лучше, как вы только что изволили намекнуть, если бы моим девизом явилось «Бережливость». Но щедро дающую руку на моем гербе вы не отнимете. У меня есть недостатки, сэр, но даже мои враги не посмеют сказать, что я когда-либо оставлял друга в беде.
– Не имел случая испытать вашу дружбу и не могу ничего возразить.
– Ваше беспристрастие давно обратилось в пословицу. Послушайте же, что я скажу. В этой колонии, скорее голландской, чем английской, необходимо иметь вес при королевском дворе. Однако среди членов муниципального совета почти нет представителей фамилий, известных в провинции вот уже половину столетия. Всякие Аликзандеры, Хиткоты, Моррисы и Кеннеди, Де-Ланси и Ливингстоны господствуют в совете и в законодательном собрании, в то время как лишь немногие из ван Ренсселеров, ван Куртландтов, ван Шюйлеров, Стюйвезантов, ван Беекманов и ван Беверутов занимают посты, соответствующие их истинному положению в колонии. Представители всех национальностей и религий, только не потомки основателей, пользуются здесь привилегиями. Богемцы Фелипсы; гугеноты Де-Ланси, Байарды и Джеи; ненавистники королевы Моррисы и Ладлоу – короче говоря, все они пользуются у правительства большим уважением, чем исконные патроны[5].
– Так ведется с давних пор. Я даже не помню, чтобы когда-либо дело обстояло иначе.
– Это справедливо! Но нельзя было так поспешно выносить на суд честное имя человека. Если мое управление, как говорили, было запятнано одной лишь несправедливостью, то это показатель того, насколько сильны предрассудки в Англии. Зачем было торопиться: время просветило бы мой ум. А времени-то мне как раз и не дали. Еще бы один только год, почтенный сэр, и в муниципальном совете преобладали бы голландцы.
– В таком случае, милорд, следовало бы повременить ставить вашу честь в неприятное положение.
– Но разве поздно остановить зло? Разве нельзя образумить королеву Анну? Могу вас уверить, что я жду только удобного случая, чтобы действовать. Я просто изнываю при мысли, что ее неблагосклонность губит человека, близкого к ней по происхождению. Это пятно, стереть которое должны стараться все, тем более что для этого потребуется немного усилий. Что скажете, господин олдермен Миндерт ван Беверут?
– Слушаю вас, милорд экс-губернатор, – произнес тот, заметив, что собеседник не решается продолжать.
– Что вы думаете о Ганноверском акте[6]? Может ли немец носить корону Плантагенетов[7]?
– Но ее уже носил голландец.
– Отличный ответ! Носил! И носил с достоинством! Эти народы близки. В вашем ответе содержится глубокий смысл. Какая жалость, что я раньше не прибегал к вашей мудрости, почтенный Миндерт! Благословение Божье почиет на всех, кто родом из Нидерландов!
– Да, мы,