порога он повернулся и увидел, что Колька стоит, прижавшись головой к Шурочкиному полушубку, она обнимает его за плечи и ласково и грустно глядит на Ваську. Сердце мальчишки счастливо защемило…
Вечером начальник геологической партии Иван Тимофеевич Русов, дед Лукьян, Курбан Салманов сидели за картами в дедовой избушке, прокладывая маршрут к Шаманозеру, и вели свои геологические споры. Хотя и спорить-то им не было нужды, поскольку каждый был уверен в больших перспективах этого края, нефтеносность которого не вызывала у них сомнений.
Были споры лишь о тактике: где и как строить площадку под буровую, как вести бурение…
Ребята сидели в вагончике с трактористами и буровиками, гоняли чаи. Костя играл на гармошке, пели дружно и проникновенно и старинные, и современные песни. У Шурочки был красивый грудной голос, она пела старинные русские песни о кручине, о тонкой рябине, о любви и разлуке… Ее просили спеть еще и еще. Потом в вагончик подтянулись остальные, пели все вместе на несколько голосов про Байкал и про Сахалин..
– А какие в ваших краях поют песни, Курбан? – Спросил Костя, сведя меха.
– У моего дедушки Сулеймана любимая песня была про Ермака. Ну-ка, Костя, подхвати.
Костя развел меха, вздохнули басы, запели, заволновались голоса.
Курбан затянул баритоном:
«Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молнии блистали…»
И тот час песня расцвела многоголосьем, набрала силу, выплеснулась за стены вагончика, слилась с мерным шелестом тайги покатилась по речным протокам и таежным урманам. И любопытный горностай привставал на на сосновой ветке, пытаясь разглядеть в окошке вагончика новых обитателей тайги и понять своим звериным чутьем, с чем эти обитатели пришли сюда и надо ли от них прятаться, и бежать в самую глухомань…
«И беспрерывно гром гремел,
И в дебрях бури бушевали…»
Песня лилась слаженно, мощно, все, кто находился в вагончике, чувствовали себя единым целым, единым братством, которому подвластна и посильна любая задача, любое дело…
Песня кончилась, но долго еще сидели молча, наслаждаясь пережитым чувством. Наконец, Костя обратился к Курбану.
– Ничего не понимаю, как у твоего дедушки, который живет высоко в горах Кавказа, могла эта песня стать любимой?
– Расскажу! – Оживился Курбан. – Мой дедушка к Сибири непосредственное отношение имеет. Он здесь все свои молодые годы провел. Он и меня Сибирью заразил.
Хотя, дед, здесь не по доброй воле оказался. А я па сваей собственной инициативе.
– Расскажи, расскажи, Курбан. – Загудел народ.
– Эта была еще до революции. Моему деду было семнадцать. Он без устали трудился на винограднике, пас овец, растил скот, а прибыли имел мало. Земли было мало, земля бедная, народ тоже бедный.
Но бедный народ должен платить богатому имаму налог за веру в Аллаха. И все платили. И мой дед платил, а потом говорит, что платить не станет. Нечем платить, была засуха, урожай выгорел, скот приплода не дал.
Поэтому