настырная Линда нисколько не разочаровалась в своих детских мечтах и грёзах, она тянула время, ища выход. Она умом всё понимала, но сердце, расставшись однажды, не было готово расстаться второй раз и потерять его теперь уж навсегда. Сердце болело, щемило, и умирало каждый раз, когда он в очередной раз ей отвечал: «Нет!» И, вдруг, её осенило! Она как ей показалось, нашла единственный правильный выход. Задохнувшийся в гормоне счастья, вскипевший брызгами шампанского, мозг почему-то решил, что сын, его родной сын может стать для неё всем.
Оказывается, не только Людмила умеет себя обманывать…
Да ничего этот мозг не решил, и всё она знала заранее. Знала той зимой в Германии, когда «дворниками» старалась разбросать снег на лобовом стекле прокатного автомобиля, когда почти наугад, почти вслепую от горько-солёных слёз ехала к ним в гости в новый дом. Знала и решила для себя, что будет делать и как всего за три часа до встречи Нового года, того рокового года.
Скорее всего, именно тогда в Лейпциге Линда придумала себе новую сказку. Эдакую глупую, почти компьютерную «анимэ» под названием «Вечная любовь». Была же у неё «любовь всей её жизни», как же не настрочить ещё одну главу?! Такая встреча через двадцать пять лет, такая романтика, прямо как в песне Шарля Азнавура.
Эндрю, или как его дома называли «Андрей» оказался гораздо младше Линды. Он был младше почти на столько, на сколько его отец был старше её. Да разве она это видела?! Андрей был Его частью, его плотью от плоти, его душой, его … его всем… от них даже пахло одинаково! Папа и сын… Так не пахло ни от кого на свете. Тонкий, свежий аромат абрикосовой косточки. А этот поворот головы, эти ямочки на щеках! Его смех, Его взгляд… кожа… тёплая и тонкая, как у ребёнка… как у папы…
Через три дня пребывания Линды в гостях, в самой середине «Миттагэссен», в аккурат между первым блюдом и вторым Эндрю вдруг, оторвавшись от приёма пищи, гордо заявил:
– Я женюсь на Линде!
У мамы упали очки, а папа просто вдохнул зелёный горошек с ложки и надолго закашлялся.
Дальше начался какой-то ужас: нескончаемые разговоры, уговоры, увещевания.
Они всё своё свободное время проводили в беседах с Линдой как со «взрослой женщиной, отдающей себе отчёт в своих действиях», говорили, что Эндрю «ребёнок», что «не готов к семейной жизни», что он пока не «сформировался как личность». Линда тупо смотрела на Андрюшкиного отца долгим, счастливым взглядом, и слова пролетали мимо, даже не задев ушную раковинку. Так по стеклу летящего автомобиля ползут капельки дождя, пробегают и падают вниз, не в силах его намочить. А может быть Он несколько лукавил, когда говорил о своём «несерьёзном» сыне? Линда в глубине души надеялась, что, позабыв обо всех условностях и правилах, отбросив все законы и обычаи, на этот раз Он будет рад отдать ей себя всего без остатка. Он должен и хочет исправить ошибку прошлого. Он хочет отдать ей своего сына.
Сам Эндрю, несмотря на страшный переполох и истерические