зря старается, гомельские на ней никогда не женятся, потом вытащил изо рта длинный в рытвинах язык и стал им вращать у Леси перед носом. Будучи девушкой приличной и, вроде как, из приличной семьи, она не сразу сообразила, что так он напрашивается на поцелуй, а когда сообразила, выскочила наружу и ретировалась к себе, не попрощавшись.
Утром ее поведение обсуждалось всеми. Чужачка, брошенка… ела, пила, плясала, закрылась с мужиком в туалете и после сбежала по-английски. Никакого воспитания! В лицо ей мило улыбались, а за спиной давили смешки. Гадкое чувство стыда заползло Лесе в душу и поселилось рядом с остатками боли. Леся снова стала затворницей.
Потом произошло еще кое-что. Приехал тесть Казика с женой Лолой. И решил познакомиться с «бедной родственницей» – той, что по каким-то причинам жила в его эллинге. Послушав свежие сплетни, тесть не стал устраивать пышных вечеринок, а просто пригласил Лесю к себе на скромный семейный ужин. Был чудный спокойный вечер. Столик накрыли у воды. К столу подали виноградных улиток, собранных за домом и белое итальянское Соаве[57].
– Не люблю местные вина, в них нет лоска, – пожаловался тесть. – Стоят недорого, наши мужики их вместо воды пьют, и в них, как в воде, нет ни вкуса, ни аромата.
Улиток Леся есть не стала. Положила в тарелку немного сыра и винограда. Соаве лилось рекой. Лесе было уютно с этой прекрасной пожилой парой. Лола изучала испанский, много и смешно рассказывала о том, как проходят ее онлайн-уроки со старым ворчливым испанцем. Тесть утверждал, что объездил весь мир и пришел к выводу, что лучше места, чем Крым, не найти. Леся не поняла, как вышло, что через время она оказалась на коленях у тестя, трясясь в истерике и сбивчиво перечисляя события последнего полугодия своей жизни. Спать Лесю тесть с Лолой уложили у себя. При этом Лола сходила в эллинг к Лесе и принесла скулящего Амура. Тот лег на коврик рядом с кроватью спящей Леси и мгновенно успокоился.
– Стыд-то какой, – проснувшись, Леся отчасти вспомнила события вечера и вслух стала себя ругать. Глаза предательски защипало, навернулись слезы.
В комнату вошла Лола.
– Стыд-то какой? – сменив интонацию на вопросительную снова произнесла Леся, обращаясь к Лоле и ожидая ее реакции.
– Никакого стыда, – сказала Лола. – Все нормально. Ты много пережила. Ты выпила. И то, что произошло, – закономерно.
– Я не помню, как оказалась на коленях у вашего мужа.
– Ты и не можешь помнить. В какой-то момент ты уронила голову на стол, а потом поднялась и пересела. Подозреваю, ты действовала в состоянии аффекта. И я не рассматриваю твои действия, как дешевое соблазнение, о чем судачит вся округа. Жизнь не дала тебе отца, но не лишила инстинктов. И в тяжелой ситуации ты просто захотела «на ручки», как маленькая девочка, инстинктивно выбрав подходящего человека.
– Судачат? Кто-то приходил, когда это произошло?
– Наивная девочка. Здесь все, как на ладони. Столик, за которым мы сидели, видно