И обыграл-таки Завулона – как жалко, что тот не присутствует! Как бы я хотел увидеть его лицо, лицо демона, превратившего мой первый весенний день в бесконечный кошмар.
– Но… – Максим попытался что-то сказать, замолчал. На него тоже свалилось слишком много событий. Мне вполне были понятны его чувства.
– Я был уверен, Антон, абсолютно уверен, что и ты, и Светлана справитесь, – мягко сказал шеф. – Самое страшное для волшебниц такой силы, какая дана ей, потеря самоконтроля. Потеря критериев в борьбе с Тьмой, излишняя поспешность или, наоборот, нерешительность. И этот этап обучения никак нельзя затягивать.
Светлана наконец-то сделала шаг мне навстречу. Осторожно подхватила под руку. Взглянула на Гесера – и на миг ее лицо исказилось яростью.
– Не надо, – сказал я. – Света, не надо. Он ведь прав. Я сегодня это понял, впервые понял. Где граница в нашей борьбе. Не сердись. А это, – я отнял ладонь от груди, – всего лишь царапина. Мы же не люди, мы гораздо прочнее.
– Спасибо, Антон, – сказал шеф. Перевел взгляд на Егора: – И тебе, малыш, спасибо. Очень неприятно, что ты встанешь по другую сторону баррикад. Но я был уверен, что за Антона ты все-таки вступишься.
Мальчик сделал было шаг к шефу, и я сжал его плечо. Вот только не надо, чтобы он чего-нибудь ляпнул! Он же не понимает всей сложности этой игры! Не понимает, что все, совершенное Гесером, – лишь ответный ход.
– Я об одном жалею, Гесер, – сказал я. – Только об одном. Что здесь нет Завулона. Что я не увидел его лица, когда вся игра провалилась.
Шеф ответил не сразу.
Наверное, ему было трудно это сказать. Вот только и я не рад был услышать.
– А Завулон здесь ни при чем, Антон. Ты уж извини. Но он действительно совсем ни при чем. Это полностью операция Ночного Дозора.
История третья
Исключительно для своих
Пролог
Человечек был маленький, смуглый, узкоглазый. Желанная добыча для любого столичного милиционера. Улыбка – виноватая, растерянная; взгляд – наивный, бегающий; несмотря на смертную жару – темный костюм, старомодный, но почти не ношенный; в довершение всего – древний, советских времен галстук. В одной руке раздутый обшарпанный портфель, с каким в старых фильмах ходили агрономы и председатели передовых колхозов, в другой – длинная азиатская дыня в авоське.
Человечек вышел из плацкартного вагона, непрестанно улыбаясь. Проводнице, попутчикам, толкнувшему его носильщику, парню, торгующему с лотка лимонадом и сигаретами. Человечек поднял глаза, с восторгом поглядел на крышу, закрывающую Казанский вокзал. Человечек побрел по перрону, временами останавливаясь и перехватывая дыню поудобнее. Может быть, ему было тридцать лет, может быть, пятьдесят: на взгляд европейца понять трудно.
Парень, покинувший через минуту купейный вагон того же самого поезда, «Ташкент – Москва», пожалуй, одного из самых грязных и разбитых поездов мира, выглядел его полной противоположностью. Тоже восточный тип, пожалуй –