Джане скинуть ребенка. Проклял и убил Ойгу. Нырнул в кринку с молоком. И теперь город панически вопит языком колокола на ратуше: спасайтесь, на помощь, здесь ужасный маг, подобного которому не видали сто лет! Здесь неуловимый убийца, черный колдун, к оружию! Караул!
Я вспомнил рассказы отца о том, как поступали с волшебниками, уличенными в тяжких преступлениях. Зубы мои начали звенеть друг о друга – конечно, от холода, ведь я был мокрый с головы до пяток. Но вместо того, чтобы немедленно явиться в ратушу и рассказать обо всем правду – вместо того хотя бы, чтобы сбежать куда-нибудь в лес и затаиться, – я молча залез в лодку к своему последнему покупателю.
Потому что правду я уже рассказывал на суде. А в лесу долго не высидишь: реденький наш лес, скрываться там можно до первой облавы…
Черный человек вскочил следом и снял веревочную петлю с причального крюка:
– Берись за весла!
И наша лодка, пропахшая гнилой рыбой, вышла в море вместе с полусотней таких же: несмотря на тревогу, рыбаки не хотели упускать время промысла.
Работорговля
У скалистого берега, где гнездились в расщелинах птицы, стоял небольшой парусник. Мой спутник поймал брошенную сверху веревочную лестницу и подтянул лодку к влажному борту. Вслед за ним я вскарабкался на палубу; что-то неправильное, неестественное мне почудилось в этом корабле: несмотря на зябкое утро, над теплой палубой поднимался парок, и ни один матрос не явился нас встречать – хотя лестницу ведь кто-то спустил? На носу возвышалась резная женская фигура – я мельком увидел голую узкую спину и затылок в деревянных завитушках.
Мой черный покупатель придирчиво окинул меня взглядом, будто собираясь выпустить на сцену на школьном представлении. Я стоял перед ним, мокрый, трясущийся, и смотрел через его плечо на бухту и на город. Стена и башенки, крыша ратуши, берег, где я играл с братьями, где мы устраивали тайники и искали воображаемые сокровища, скалы, с которых мы на спор прыгали в воду, причалы, с которых ловили рыбу – в те далекие времена, когда у меня еще была свобода…
– Перестань дрожать! – с неудовольствием проговорил мой покупатель. – Выпрями спину, вспомни, что ты аристократ!
Я ухмыльнулся, но плечи кое-как расправил. В этот момент носовая фигура корабля повернула голову и посмотрела на нас через плечо. Теперь она казалась не деревянной, а отлитой из горячего воска: на впалой щеке играл отблеск тусклого утра, коричневый глаз косил высокомерно и зло; я снова съежился. Показалось, что палуба жжет мои ноги сквозь подошвы башмаков.
– Свои, госпожа, – примирительно сказал черный покупатель. – Мне назначено.
Уголок ее большого рта дрогнул, как мне показалось, презрительно. Фигура кивнула.
Покупатель бесцеремонно взял меня за локоть и повел по лесенке вниз, в каюту. Там за узким деревянным столом сидел, развалившись в кресле, человек неопределенного возраста, светловолосый, но с темными густыми бровями, с выражением вечной ухмылки на тонких губах. Перед ним лежала на столешнице открытая книга – я, как ни был