В честь художника.
– Кастрирован? Ага, вижу. Прививки тоже…
Он убрал паспорт во внутренний карман.
– А, – сказал Выдрин. – А.
– Что вы акаете?
– А это точно не ошибка?
– Никакой ошибки.
– Но он же ни в чем не виноват.
– Следствие разберется.
– Следствие?
– А дальше – суд. Все, забираем.
– Постойте, – сказал Выдрин. – А…
– Переноску, блядь, в машине оставил, – перебил Шмурнов.
– Игорь!
Синявский выпрямился.
– Соловьев, сгоняй.
Один из юношей шустро выскочил из комнаты.
– Вы его правда, что ли, забираете? – спросил Выдрин.
Он глядел по очереди на всех – Диего, Шмурнова, Синявского, Черненко, оставшегося понятого. Тот зевал, раздув ноздри.
– Никаких шуток. Дело очень серьезное. Вам, Александр Иванович, советую не чинить препятствий. Иначе мы применим спецсредства. Это первое. Второе – уголовное дело за оказание… Как там, Вить?
– Ай, – отмахнулся Шмурнов. – Бла-бла-бла. Есть хочу. Обедать пора.
– Верно! Сейчас сдадим клиента и похаваем.
– Я в это просто не верю, – сказал Выдрин.
Никто не ответил. Вернулся понятой с сумкой-переноской. Шмурнов протянул к Диего руки.
– Стойте, пожалуйста! – закричал Выдрин. – Ну пожалуйста! Ну послушайте же… Это же что-то… Да это же… Да такого не может быть же…
– Же-же-же, блядь, – процедил Черненко. – Вы филолог, что ли? Лингвист?
– Нет. Все. Я не дам вам…
– Игорь!
Синявский подскочил, неловко, но болезненно выкрутил руку и прижал Выдрина головой к полу. Дышать стало тяжело. Налитыми кровью глазами Выдрин смотрел снизу, как Шмурнов схватил Диего за шкирку и засунул в сумку-переноску. Кот заорал и оскалил клыки.
– Перестаньте, – простонал Выдрин. – Он же боится…
– Это хорошо, – ответил откуда-то сбоку Черненко. – Но неправильно. Закон надо уважать, а не бояться.
Выдрин в последний момент сдержался и не назвал их козлами. Синявский отпустил руку. Она, потеряв чувствительность, болталась как плеть.
– Будем считать, что это недоразумение, – сказал Черненко. – Мы ведь тоже умеем быть гуманистами, Александр Иванович.
Потом они ушли.
Выдрин сидел на полу, баюкая руку и глядя в угол комнаты. Там стоял пустой кошачий лоток.
«А нагадил под кровать, подлец», – промелькнула мысль.
От этой мысли стало больно. Будто проглотил кусок стекла и тот медленно опустился в желудок, обдирая горло и пищевод. Выдрин перевел взгляд на окно. Подоконник был пуст. Диего любил сидеть там вечерами, когда солнце шло к закату и освещало комнату. Грелся. А еще на этом подоконнике Выдрин как-то раз занимался сексом с женой. И она чуть не выдавила спиной стекло. Оно треснуло. Пришлось вставлять новое. Это делал пожилой тощий дядька, от которого воняло уксусом. Или кошачьей мочой.
Из прострации Выдрина вывел звонок смартфона.
– Александр Иванович! Климов повесился! – раздался юношеский голос.
– Какой Климов? Кто