Селиванов однажды.
– Не знаю. Среда. Слушай, денег сколько осталось?
– Сейчас.
Он достал телефон, открыл приложение.
– 122 рубля.
«Всё пропил», – мелькнула равнодушная мысль. – Как раз две бутылки, – сказал Витя. – Сползаю?
– Давай. Но возьми одну. Надо оставить на проезд.
– Какой проезд?
– К отцу. Я к отцу собирался.
– А, точно.
Витя ушёл. Селиванов, перебарывая тряску, выбрал в пепельнице хабарик и закурил. Шкаф продолжал его беспокоить. Он докурил и ушёл на кухню. Бросил окурок в раковину с горой посуды. Тревога не отпускала. Селиванов отчётливо услышал тяжёлый вздох. Теперь оно пряталось под столом. Он заглянул. Никого. Проверил ванную и туалет. Всё было чисто, в переносном смысле, конечно. Значит, шкаф. Селиванов вооружился кухонным ножом, подкрался и распахнул дверь. Завоняло старой, слежавшейся одеждой. Внутри никто не прятался. Он и сам это понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Бросив нож, он доковылял до раскладушки и лёг. И вдруг понял: чудовище сидит на лоджии. В этот раз оно слишком большое. Больше Шурика. Селиванов натянул на голову покрывало.
Пришёл Витя с двумя бутылками водки и толстой женщиной непонятного возраста. Она с трудом стояла на ногах.
– Это Зоя, – сказал Витя.
– Жизнь, – ответила она и тяжело опустилась на кровать.
– Налей мне скорее, – попросил Селиванов.
Витя шустро разлил в три стакана. Выпили. Зоя половину вылила на грудь. Селиванов немного успокоился. Выглянул на лоджию. Она была завалена хламом: лыжи, ящики, рваный ботинок, чучело белки.
– Вить.
– Чего?
– Я же просил оставить на проезд.
Витя махнул рукой.
– Да всё равно бы пропили завтра.
Селиванов подумал, что он прав. Зоя храпела, раскинувшись на спине. Витя налил в два стакана.
– Знаешь что? – сказал он. – Я понял: нет никакого рая и ада. Мёртвое навсегда останется мёртвым. Никакого продолжения потом не будет.
Селиванов выпил и лёг на раскладушку.
– И ладно, – пробормотал он, засыпая.
Ему приснился странный сон. Будто он весь с головы до ног оброс овечьей шерстью. Какие-то мужики в сапогах связали его верёвкой и бросили на грязный пол. Селиванову было очень страшно. Он пытался спросить, что с ним будут делать, но только блеял. Мужики протянули мозолистые руки и стали выдирать из него эту шерсть огромными клоками. Он заорал от дикой боли, заплакал и проснулся.
В комнате было темно. Он слышал храп Вити. Селиванов ощупал себя и сел. Опять его трясло. Но боли не было. На кухне горел свет. Он вышел. Там сидела голая Зоя.
– Есть выпивка? – спросил Селиванов.
Она достала из-под стола бутылку. Посуды не нашлось. Селиванов глотнул из горла.
– Зоя в переводе с греческого означает «жизнь», – сказала Зоя.
Она была грязная, толстая, с опухшим землистым лицом, свалявшимися волосами, обветренными губами, отвисшими до пупка титьками, с татуировкой на руке в виде купидончика.
– Да