твое проклятье и безумие… – с улыбкой произнесла Мариэльд.
Не успела она договорить свои злые слова, чтобы разбередить старые раны, как Филипп взмахнул клинком. Графиня невольно вскрикнула, а ее вытянутая кисть отделилась от руки. Кисть упала на землю, тут же сморщившись, почернев и вдруг рассыпавшись в прах. Лишь голубое сапфировое кольцо осталось лежать посреди праха – оно ярко лучило под солнцем, как порой лучит ноэльское море. Тогда Филипп наступил сапогом на это кольцо и вдавил его в грязь. Втоптав его, он достал кинжал и подошел к графине. Она гордо сжала губы, понимая, что с ней хотят сделать, но от повторного крика не удержалась. Лезвие перерезало ей вместе с тканью сначала сухожилие правого плеча, потом – левого, отчего кровь побежала по ее голубому платью, обагрив его. Затем Филипп обошел ее, склонился, приподнял юбку платья и полоснул уже по пяточным сухожилиям, чуть выше украшенных жемчугами туфель. Мариэльд завалилась назад. Он подхватил ее. Ее, с безвольно повисшими руками и ногами, Филипп молча понес прочь, завернув перед этим в ее же плащ.
Ее угрозы остались без ответа. Впрочем, глаза графа были серьезны, ибо угрожали ему не от страха, а от уверенности, что эта угроза воплотится в жизнь.
У высокого холма Филипп передал графиню, которая не могла пошевелить даже пальцем, другим гвардейцам. Сам он встал с краю могилы и хмуро оглядывал лица убитых, тех, кто верно и преданно служил ему, тех, кого он знал по имени. В могиле лежали двадцать пять крепких мужчин, даже среди которых сэр Рэй Мальгерб казался медведем. Ни один из них не сбежал, когда стало известно, что поутру они нападут на полный вампиров лагерь. Ни один не попытался уклониться от сражения, зная, что враг в бою один на один заведомо сильнее, быстрее и живучее, – все они пошли вслед за Филиппом.
Зазвучали молитвы Ямесу о упокоении души.
Шумно выдохнув, Филипп отвел взор от мертвого лица рыцаря и стал помогать забрасывать могилу землей, чтобы не отдать тела на растерзание зверью. Когда братская могила была засыпана, он вернулся в лагерь. Там уже выволакивали из расписанного олеандрами высокого шатра все походные сундуки и тюки. Погрузив на коней, их подвозили к берегу широко разлитой реки Вёртки, где и притапливали. Арзамас, тяжелая парча, обшитая золотыми нитями, нежные воздушные сорочки, изысканные украшения, выполненные ноэльскими мастерами из серебра, обрамленные сапфирами и агатами, кружевные перчатки, платки, оборочки для поясов, а также бесчисленное множество того, чего обычному воину никогда не вышло бы увидеть или даже понять, для чего оно надобно, – все это медленно погружалось в ледяные воды, темнело, темнело, пока и вовсе не пропало на глубине. Солры продолжали стаскивать все в тупом изнеможении, даже не думая, что сейчас они похоронили под водной твердью трехгодовой доход графа Тастемара со всех своих земель.
Чуть погодя к Филиппу подошел Лука, который порой горестно оборачивался к братской могиле, где лежали его отец и его братья по оружию.
– Фураж погрузили, Лука?
– Да, господин…
– Все верховые, посланные со