затаилось. Оно перестало сверкать всеми красками. Гера расстроился. Он стал торопиться, решив оживить его. Он плюнул вслед за ножом. Затем стал елозить внутри кривым концом гвоздодёра, пока человек не осветил его усилия треском нового света. Гера стал толкать двумя руками гвоздодёр дальше внутрь. Музыкальные башни играли громче, громче, и стали угрожающе раскачиваться. Человек померк. Гера вспомнил, что друг-хозяин будет ругать, даже уволит, если колокольни разобьются. Он оставил гвоздодёр наполовину торжествовать из тела, а сам стукнул со стула.
Он полил душистой водки на руки, смывая красоту победы. Поставил чайник, попил чаю, радостно улыбаясь и слушая, как под плавную мелодию света, поёт тело головой вниз между двух колонн, и как музыкально, покосился вбок гвоздодёр, словно палочка дирижёра, но твёрдо выводит свою победную песнь. Он зачарованно слушал великую симфонию, и умилялся, как она величественно подсвечена снизу алым светом жидкой тряпки.
Был нежный вечер. С неба слетал тополиный пух. Тёплый воздух любил прохладные щёки. В животе плавало мягкое тепло водки. Гера улыбался и смотрел на звёзды. Точки звёзд распевались от пьяных слёз счастья. На него сияющими жёлтыми зрачками глазели любопытные дома, а он наслаждался тем, как в нём медленно затихают величественные звуки. В пакете корчилась и сочилась обожравшаяся тряпка, подурневший топор, разрубленная на половинки по линии носа голова (хотелось посмотреть мозг), две ступни и рука. Остальное он вынесет завтра утром и под вечер, чтоб вкусить сладость и на следующий день. И тёплый живот, и нежный вечер, и беготня в груди, всё ласкало ему, что и в его жизни может быть счастье, и что он не последний человек, а может быть даже великан, если погубил их. Гера музыкально шёл и гадал, воплотятся ли ещё когда-нибудь вкусные мечты, сможет ли кто-нибудь вновь разбудить его к вдохновенной жизни.
Любовь
I
Дневной свет однообразно прозвенел проспиртованным стеклом. К темноте поясница жалобно скулила. Руки дрожали новой работы. Гера уже рассветал будущим собственного вечера, – тёплой тишиной комнаты, озаряемой криками соседей. Но хозяин весь день пищал креслом и выстукивал ботинками счастье свободы. – Его жена и дочери в поезде сползали к жидкому небу, тёплому и блестящему. Потому после работы, он дружески захватил плечи Геры, увёл его в свои планы. Гера не посмел оскорбить своего благодетеля, отчасти друга. Гера зябко затоптал свой вечер у порога контейнера, выдохнул печаль, и поблекнув, покорился за спиной.
Они сели в круглом зале. После острого ветра было нежно. Дымились едой столы, курились пепельницы. Красочная музыка расцвечивала зал карнавальными узорами. Хозяин Геры быстро раскрывался, раскрасневшись ещё засветло. Он то украшал, то пачкал свою жизнь, разваливая пьяным языком слова. Гера осторожно осматривался. Никогда прежде он не тлел в столь ярких местах.
Из-за решётки пальцев Гера приглушённо взглянул на соседний громкий