умершего мужа, но и… оставила его у себя жить.
Через какое-то время журналист сообщил вдове, что книга почти готова и надо пробивать ее издание. Но для этого нужны деньги, причем немалые. И назвал сумму – 25 тысяч рублей. Вдова, которая к этому времени окончательно потеряла голову из-за любви к журналисту, согласилась выдать ему эти деньги. Именно в момент снятия этих денег со счета и появился на горизонте парочки оперуполномоченный Юрий Федосеев. Далее послушаем его собственный рассказ:
«Узнав обо всем, я беседую с „писателем“. Прошу у него документы.
– А почему ваше редакционное удостоверение просрочено?
– Я не был в редакции четыре месяца.
– У вас есть задание редакции на эту работу?
– Нет. Это мои творческие планы.
– В каком издательстве будет издаваться книга, есть ли предварительная договоренность?
– Нет. Издателя еще предстоит найти, договориться.
– А сама-то книга есть? Есть что издавать? – не унимаюсь я.
– Не то чтобы уж и книга, но материалов много. Очень много, – добавляет он.
– Ну хоть одна завершенная глава-то есть? – допытываюсь я. В случае положительного ответа можно было попросить эту главу и отдать на отзыв специалистам.
– Нет. План книги я только обдумываю, – признается «писатель».
– А когда можно будет посмотреть вашу книгу хотя бы в рукописи?
И тут он приоткрывается:
– Ну кто может это знать? Здесь достаточно слагаемых: автор, издательство, редакция, бумага, а потом, вы знаете, в литературе столько завистников…
– Значит, книги о писателе С. может и не быть? – спрашиваю напрямую.
– Понимаете…
Я понимал, что передо мной кто угодно: мошенник, альфонс, журналист-неудачник, но никакой не писатель. Понимал я также, что доказать его мошенничество не удастся: нет неопровержимых улик. Во всяком случае, потребуется найти еще несколько подобных «творческих неудач». А если это первая? Тогда помучаем-помучаем всех, растрезвоним, а дело придется прекратить.
– Заявление об аннулировании счета напишете сами и сами же возвратите деньги вдове С.? Или будем решать вопрос с участием следователя? – спокойно спрашиваю я.
Он вскинул глаза, в них была тоска по уплывающим деньгам.
– Напишу сам, – сказал, как уронил.
И вот передо мной десять аккуратных пачек из 25-рублевых купюр. 25 тысяч рублей.
– Анна Николаевна, – обращаюсь к вдове (назовем ее так условно), – заполните, пожалуйста, приходный ордер.
– Не могу, руки не слушаются.
Заполняю сам и прошу ее расписаться. Она ставит свою подпись, в глазах страх, благодарность и недоумение. После ухода журналиста Анна Николаевна не знает, что делать.
– Что же дальше? – спрашивает много испытавшая на своем веку женщина у двадцатипятилетнего мальчишки, каковым я был.
– Поезжайте домой. Журналист, полагаю, больше докучать