себе у тебя друзья. И где он сейчас?
Я притих, боясь спугнуть проблеск памяти.
– Не знаю. Надеюсь, что где-то он все еще есть. Я Михайлов.
Я даже не сразу понял, о чем он.
– Что Михайлов?
– Это я. Меня так звали. Зовут.
Ответить я не успел: раздался страшный треск. Стеклянная стена кафе зарябила черными трещинами и осыпалась. Мы выскочили наружу. Боцман за нашими спинами остался невозмутимо убирать тарелки.
На улице было безлюдно. Нас встретила гулкая тишина, исполненная нервной дрожью. Надвигалось что-то неумолимое и равнодушное.
Белесое пятно показалось в начале улицы, стало расти, приближаясь. Земля вибрировала. Мы машинально отступили назад. Целая армия серых рабочих двигалась на нас. Они всё прибывали, печатая шаг, появляясь из переулков и тупиков, выходя из домов и магазинов. Они шагали по крышам и спускались по водостокам, заполняли балконы и козырьки. Нас захлестнуло и понесло людским течением, я заметил, как обормот вскинул руки к лицу, и его утащила серая волна. Сам я уцепился за фонарь, потому остался на месте.
Когда поток комбинезонов схлынул, часть рабочих задержалась на этой улице. Они принялись деловито и молча разбирать город: выкручивать лампочки из фонарей, сматывать обесточенные провода, снимать вывески и номера домов, разбирать ограды и с грохотом забрасывать в грузовик.
Какое-то хозяйственное безумие творилось вокруг. Но меня волновало другое. По центру мегаполиса блуждал потерянный подросток, который боялся машин и не помнил себя. Я торопливо шагал по проспекту, выискивая его в толпе. Между людьми сновали все те же серые рабочие. Трудились они на редкость споро, и я шел по резко изменившемуся Невскому – без рекламных щитов и дорожных знаков, без столиков уличных кафе. На перекрестке трое серых разбирали светофор. Машины сигналили, не переставая, играла музыка, гуляющий народ использовал всевозможные дуделки и трещотки, шум стоял просто невообразимый.
Но стоило пройти под аркой и ступить на Дворцовую площадь, звуки стихли. Словно тяжелая дверь за спиной отгородила меня от мира. Света луны над тихой и сумрачной площадью хватило, чтобы разглядеть две замершие друг напротив друга фигуры. Одна, долговязая и нескладная, была мне уже хорошо знакома. Я подошел. Шаги отозвались гулким эхом. Вторым оказался коренастый плотный человечек с круглым лицом, похожим на кошачью морду.
– Я еще раз сообщаю, – чеканил он, – у каждого города есть определенный срок службы, все прописано в технических характеристиках. Ваш был рассчитан на 300 лет. По плану Петербург, инвентарный номер 1703-с18, будет демонтирован и передан на временное хранение в запаснике. Когда подойдет очередь и появятся средства, выставим на новом месте.
Он угрожающе надвигался на Михайлова, но тот не двигался. Стоял, сжав кулачищи, скрежетал зубами.
– Я здесь хозяин. Отойди.
Кто бы мог подумать, что этот перепуганный