Анатолий Богатых

Под уездной звездой


Скачать книгу

линий дневных стирая,

      мгла вечерняя – мгла сырая —

      опускалась на землю рано.

      Воздух в клочья сбивался странно,

      на ветвях зависая рвано, —

      воздвигалась гряда тумана,

      беспросветная и глухая.

      Было зябко, и зыбко было.

      Било десять. Дорога стыла

      льдом весенним. Двенадцать било.

      Небо Млечным Путём пылило.

      В переплёты окна сквозило,

      сквозняками тянуло с пола.

      И стоял я, смятеньем скован,

      нетерпенья и смуты полон.

      И луна, голуба и пола,

      из фабричной трубы всходила,

      половинной мерцая долей.

      Пополуночи час и боле

      било смутно. Мои мозоли

      костенели. Без сил, без воли —

      обрастал я пером. И в боли

      удлинялись мои лопатки.

      Когти в пух обрамлялись гадкий.

      И рассвета стыдясь, украдкой

      подоконник покинув гладкий,

      полетел я над Русским полем,

      непривычным крылом махая.

      «Вот говорят: Не стоит пить…»

      Вот говорят: «Не стоит пить,

      всю жизнь паря за облаками,

      что н е т тебя, что ты не с нами

      и что нельзя с тобою жить…»

      Всё так.

      Но так тому и быть.

      А каково м н е – т р е з в ы м – с вами?!

      «Опять со мной моя бессонница…»

      Опять со мной моя бессонница,

      ночное тихое житьё.

      Опять устало лампа клонится —

      и жёлт, и жалок свет её.

      Но, отгороженная шторами,

      по эту сторону окна

      мерцает странными узорами

      моя надменная страна.

      Моя держава сероокая

      проступит медленно во мгле,

      в небытие уйдя истоками,

      вся умещаясь на столе.

      Тяжёлой венчанный короною,

      я слышу подданных моих.

      И Муза – гостья непреклонная —

      ко мне ведёт покорный стих.

      И – гостья гордая – Музыка,

      печалясь пленною струной,

      изысканнейшим из языков

      в тиши беседует со мной.

      И – не пьянея – пьёшь дарованный

      напиток светлый и хмельной,

      земной свободою раскованный —

      и этой властью неземной, —

      пока за призрачными шторами

      не проступил квадрат окна,

      пока людскими разговорами

      не прозвучала тишина…

      Но над землёй моей устало

      я руки бледные скрестил. —

      И тьма была —

      и светом стала.

      И ночь плыла

      светло и ало

      в согласном трепете светил.

      Прошлое

      Нынешней ночью – кромешных потёмок

      глубь созерцая – придумалось мне:

      в доме оставлен ослепший ребёнок,

      взрослыми брошен…

      Бревно на бревне,

      дом оседал. Неразумные твари

      стены точили, и пахло грибком

      в комнатах дома. И было по паре

      тварей на стену. И восемь – на дом.

      Немощный, бледный, со слабостью в теле,

      белые