Давид-Ноах предложил учить меня русскому языку, а Файвл – немецкому. Русский я уже немного знал – и даже читал повести Пушкина! По-немецки я тоже немного научился читать – благодаря немецким переводам Танаха с комментариями, изданными по распоряжению правительства; они в большом количестве стояли на последних полках в книжных шкафах в доме у Давида Кальмана (он получил их в наследство от своего деда р. Авраама; думаю, я был единственным, кто заинтересовался ими, равно как и многочисленными томами Рамбама, изданными Арье Мандельштамом{350}, которые тоже были там). Дружба между нами продолжалась почти все время моего пребывания в Вильно; они снабжали меня новыми книгами: приносили книги Греца, книгу «Тора и жизнь в странах Запада»{351} Гюдемана{352}, «Историю развития человека»{353} Липерта в переводе Фришмана, книги Бернфельда, произведения Переца{354} и Фришмана, «Календарь Эрец-Исраэль и Иерусалима» Лунца{355} и т. д. Они также давали мне книги для чтения на русском языке, русские учебники по арифметике и учебник немецкого. Мы договорились, что я буду приходить два раза в неделю домой к каждому из них, и они будут меня учить и проверять, как я продвигаюсь. Однако пользы от этих встреч оказалось гораздо меньше, чем я предполагал. Давид-Ноах все время обсуждал со мной всевозможные вопросы: о том, насколько хорош Явец как историк, о народе и приверженцах Просвещения, об Ахад ха-Аме и Пинесе и прочая, и прочая. Файвл Блох жил на Георгиевском проспекте, далеко от меня, и когда я приходил к нему, то обычно не заставал его дома и должен был долго ждать. Он либо появлялся поздно, либо вообще не появлялся. Его сестра была невестой Ш.-Я. Яцкана{356}, который постоянно работал в редакции «ха-Цфиры» и опубликовал биографию гаона р. Элияху из Вильно в приложении к «ха-Цфире». Она очень сердилась на своего брата, но я так и не мог понять, за что именно – за небрежность и отсутствие пунктуальности или же за мою докучливость… А я сидел в его комнате и читал книги. Споры с Давидом-Ноахом привели к неприятным последствиям. Ему передали, что я резко критиковал несколько произведений Явеца, и он охладел ко мне; а еще больше это рассердило Фишеля Пинеса. Так, например, когда Давид-Ноах после моего визита к доктору Перельману спросил меня, какое он на меня произвел впечатление, я ответил, что он, видимо, талмудист, и у него я научился понимать значение высказывания из Гемары: «Врач, который не получает вознаграждения, не достоин вознаграждения». Когда я рассказал, что получил огромное удовольствие от книги Гюдемана «Тора и жизнь в странах Запада в Средневековье», Давид-Ноах сказал, что Явец в своей книге «История Израиля» придерживается тех же принципов. Я согласился, однако заметил, что Явец не рассматривает всех источников; действительно, он работает с первоисточниками, однако он чересчур опирается на Агаду и мидраши. В качестве примера я привел то, что Явец написал в первой части «Истории Израиля» о «земле,
