периодически салютовали памятнику, читали бравые речёвки и пели песни про Вождя пролетариата.
До дня рождения Владимира Ильича оставалась пара недель. Великому празднику должно быть достойное поминовение. Орали горны, тарахтели барабаны и мимо статуи туда-сюда мотались крепкие пятиклассники, держащие на полированных древках кумачовые транспаранты с большими белыми буквами «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!», « Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше» и « Пионеры делу Ленина верны!»
Взрослые граждане, которые имя Ильича тихо хранили в сердце и особо не тужились показывать на улице любовь к вождю, просто шли на работу. Апрель уже с восьмого дня своего к народу стал набиваться в друзья и любимцы. Необычный в этом году объявился апрель. Чаще всего – в это время снег только чернеть начинает и сморщиваться. Ещё прохладно и на лужи даже намёка не бывает. А в семьдесят первом вышло так же, как двадцать лет назад. Убрало тёплое солнце весь снег, лужи ветерок южный подсушил, над деревьями и травой тоже поработал апрель с душой. Уже раскручивались светло-зелёные листочки из клейких берёзовых почек, обрастала твердыми маленькими листьями желтая акация, а над травой кое-где покачивались на бело-розовых ножках бледные пока одуванчики.
Прошлый год принёс в Кустанай моду на цветастые мужские шляпы, одинаково короткие прорезиненные разноцветные плащи и ботинки с высоким голенищем, куда следовало заправлять брюки. Поэтому разнообразия в одежде как бы и не было. Но всё равно народ стал-таки смотреться веселее. Ещё в шестьдесят восьмом все, включая модных девушек, ходили в сером. Оно было в полоску, в клетку, в цветочек или в горошек, но серое.
Тёмное, среднее, светлое, но серое. Мужики носили серые замшевые куртки, такие же кепки или высокие головные уборы с козырьком, обшитые вокруг и поверху картонного каркаса серым твидом или бостоном. Чёрными были только все виды обуви. И выглядел народ так, будто он един и сплочён не только мыслями о коммунизме, но соединён и внешним образом общим. Не было выскочек в красных сапожках. Все были равны снаружи и, значит, внутри, в мыслях о стране победившего социализма.
А в семьдесят первом как чёрт попутал всё население. Мужики в красных, зелёных, коричневых и полосатых чёрно-белых кепках. В разномастных куртках из синтетики, вельвета и «болоньи». В таких же раздувающихся от легкого ветерка плащах, красных ботинках и крашенных в весёлые цвета фетровых шляпах с загнутыми по-ковбойски полями.
Шляпы носили и с драповыми пальто, и с болоньевыми курточками, снизу затянутыми витым шнуром, и просто с костюмами, когда уже ощутимо теплело. О женщинах рассказывать сложнее, поскольку с начала семидесятых всех накрыла западная мода, непонятно как просочившаяся в замечательную, но всё же глухую Кустанайскую провинцию. С весны по городу носился сложный душный запах смеси духов. Польских, чешских, латвийских, московских и даже чисто французских.
Если не было ветра, то ходить надо было бы в противогазах. Запах висел тяжелый и ядовитый.