про личные впечатления «иновременянина» спрашивал? Когда я ехал «за ручей» в первый раз, конечно, боялся смерти, но контролировал себя. Только был еще один страх… И боялся я тогда, Миша, гораздо сильнее, чем смерти, что окажусь полным говном. То есть я боялся себя, боялся, что окажусь тем, кого сам потом уважать не смогу.
И когда я понял, выяснил, что хренушки! Все я могу, и не усираюсь под обстрелом, и адекватно реагирую на обстановку, и могу команды слышать и исполнять, да еще и сам командовать и добиваться от моих бойцов исполнения, да еще и правильного в сложившейся ситуации…
Тут, Мишаня, меня такая эйфория прошибла – просто не описать. Кстати, ее тоже надо победить, причем очень и очень быстро. Потому как именно в таком вот состоянии бешеного куража, как я понимаю, и начинается тот самый серфинг под минометами. Из-за нее, эйфории этой, погибло гораздо больше мужиков, чем усравшихся на дне окопа от случайного попадания…
Михаил привычно пропустил мимо ушей фамильярность: он прекрасно понимал, что вспоминая о том времени, Василий автоматически переходил и на тот стиль общения. Гораздо менее формальный.
– Кстати, понять, из чего у тебя яйца, как говорится в американской же поговорке, можно только таким образом, и никак иначе. Только под обстрелом. Причем не любым, не учебным, а когда знаешь, что в тебя садят всерьез, и садят с глубоким, искренним желанием попасть… Нет такого критерия в мирной жизни, вот нет, и все.
А суррогаты вроде экстримов разнообразных, мужики, лезущие на Эвересты, сигающие в море со стометровых скал или иным извращенным способом ищущие адреналина и приключений на собственную задницу, бессмысленностью риска вызывают лишь сочувствие у тех, кто прошел через настоящую войну. Поэтому ветераны, фронтовики – это такой типа клуб избранных. И именно на базе этого клуба нам с тобой, может, и удастся перестроить Россию достаточно быстро.
Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх превозмогли. Потом, они знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что через нее они тоже перешагнули. Может, они этого сами и не догоняют, но они – самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда, они не врут, потому что эта эйфория, этот кураж, Миш, это такой кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы-драйвы по интенсивности. Даже рядом не лежали…
Вот такой мой тебе рассказ. Извини, не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового для тебя на этот раз не открыл. Думаю, ты и сам что-то подобное в себе уже давно заметил. Хотя как давно? С полгодика примерно… Или я неправ?
Немного помолчав, Балк вздохнул, опрокинул еще стакан, возможно, поминая всех тех, кто с войн, что он прошел, не вернулись. Потом задумчиво продолжил:
– А вот немного того, чего ни у кого не встречал или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а и на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие.
Ну,