изменяет не само вдохновение. Как раз вдохновляющих впечатлений у нее вполне достаточно. А вот что касается обработки их – в письменной, разумеется, форме… Внезапно возникшее ощущение, острое наблюдение, удачно найденное слово не становятся теперь отправной точкой сюжета. Да и честно говоря, теперь их практически нет. Точнее, те, что все-таки время от времени появляются, никуда не годны: либо какие-то штампы, либо пафосная чушь, либо откровенная мелочевка. Ей больше не удается заставить дрожать этот нерв, на чем и строилось все ее предыдущее творчество. Описание характеров всегда было сильной стороной Ханны. Чисто интуитивно ей удавалось настолько ярко нарисовать портреты своих героев, что читателям казалось, будто она не просто знает того или иного персонажа, а она и есть тот самый человек. Она была наблюдателем. В то время как сидящие за столом участники шумной компании, перебивая друг друга, непременно пытались высказаться, Ханна наблюдала за ними. Она не повышала голоса, избегала каких-либо жестов, способных привлечь к ней внимание, – просто тихо сидела и слушала, а в те моменты, когда дискуссия обострялась, на губах ее появлялась мимолетная улыбка. По бегающему взгляду человека и по его заумному пустословию Ханна видела, насколько далеко все сказанное им от истины, как отчаянно он пытается не быть уличенным. В чем именно? В отсутствии душевного равновесия, в унынии и скуке, в стремлении защищать те ценности, которые являются непозволительной роскошью в окружающем нас реальном мире. Именно такого сорта философия являлась отличительной чертой ее книг, для этого она и создавала характеры своих, порой невероятных, персонажей. И все это с единственной целью – сделать читателя умнее. Правда, она уже стала сомневаться, что написанное ею может сделать кого бы то ни было умнее. И меньше всего ее саму. Все это лишь бесконечный поток мыслей, отображенный на бумаге в виде строк. Потому-то она теперь и решила попробовать заняться любовной темой. Вдруг это поможет ей вернуться на прежний правильный путь? Или же откроет какой-то новый. Однако как же это сложно – описывать любовные чувства, когда сама на этом поприще не особо преуспела. И вдвойне тяжело, когда, откровенно говоря, не слишком-то в них веришь. Она выглянула из окна кухни во дворик, где играли дети. Разумеется, если можно было назвать игрой то, что они делали – зачерпывали из огромной бочки дождевую воду и поливали ею цветы. Судя по радостному визгу и довольным улыбкам детей, занятие это доставляло им истинное наслаждение. Ханна вздохнула: надо же, такая легкая и беззаботная жизнь. Встряхнувшись, она попыталась прогнать эту мысль: куда это годится – заниматься сентиментальными копаниями на свой собственный счет. Если уж говорить начистоту, то кое в каких собственных проблемах, в частности любовных, она сама виновата. Не то, что бы она вообще не была способна любить. Нет, она влюблялась, и даже довольно часто. Но всегда ненадолго. В общении с окружающими ей и так не всегда хватало терпения, что же касается
