художников, декламаторов, танцоров и прочий творческий люд. Артисты и декламаторы ездили с концертами и спектаклями по лагерным приискам, поднимали боевой дух и укрепляли решимость и веру в светлое будущее. А репертуар был до чего хорош! «Евгения Гранде», «Цезарь и Клеопатра», «Двенадцатая ночь»– это со стороны мировой классики. Из наших, из пролетарских, – «Бронепоезд 14–69», «Любовь Яровая», «Оптимистическая трагедия» и много чего другого. Но обо всём этом Костя узнал чуть позже.
А пока они зашли в клуб, прошли прямиком в фильмохранилище. Там прямо на полу лежали коробки с фильмами. Разудалые «Весёлые ребята», пафосные «Заключённые», морализаторский фильм «Великий утешитель», а ещё: «Встречный», «Аэроград», «Горячие денёчки», «Бесприданница», знаменитый «Вратарь», «Депутат Балтики», «Балтийцы» и «Ленин в Октябре». Фильмы привозили сюда пароходами наравне с ценным грузом. Не зря же Владимир Ильич Ленин назвал кино важнейшим из искусств, сетуя при этом на повальную неграмотность народа. Идеологическая пропаганда у большевиков стояла на втором месте после диктатуры пролетариата во всех её формах и ипостасях. Косте теперь предстояло приобщиться к этому столь важному искусству.
Сказать по правде, кино для него было каким-то чудом! Всего лишь два года назад он впервые увидел в железнодорожном клубе поразивший его фильм «Весёлые ребята». Тут было два потрясения: первое – от какой-то сказочной привольной жизни, какую он никогда не видал и вообразить не мог. А второе потрясение было от самого кино. Только что перед тобой был белый неподвижный экран, и вдруг внутри его открылась целая жизнь, новая вселенная; эта вселенная двигалась, пела, смеялась! Всё было так замечательно и захватывающе, что Костя долго не мог опомниться. Фильм этот он посмотрел раз двадцать – убегая с уроков, экономя на завтраках, всеми правдами и неправдами попадая в местный клуб. Потом были другие фильмы, но этот ему запомнился особо. И вот теперь ему посчастливилось попасть в святая святых – туда, где происходит чудо превращения неподвижного экрана в пылающее световыми бликами полотно. Заведовал фильмохранилищем старший инженер Александр Михайлович Мамалыгин. Он уже успел отсидеть в лагере три года и, освободившись досрочно по зачётам, решил не выезжать на материк. Время было тревожное, репрессии нарастали. От повторного срока никто не был застрахован. А тут он был на виду, работал при клубе НКВД. При всём желании обвинить его в каком-нибудь заговоре будет невозможно. Это соображение стало для него решающим. А всё остальное – жена, семилетняя дочь, всякие там знакомства и увлечение рыбалкой, да и вся прошлая жизнь значения больше не имели. Парадокс заключался в том, что он мог потерять всё это, если только приблизится к прошлой жизни на расстояние вытянутой руки, если погрузится в неё с головой. Уж лучше иметь всё это в голове, переживать в воспоминаниях – и ласковый взгляд жены, и вопрошающий взгляд дочери, и осторожную поклёвку на охваченной рассветным туманом речке, чем утратить всё это раз и навсегда, снова