квалифицированный. Большинство – это либо политэмигранты, либо работавшие в наших заграничных организациях. Мировое хозяйство в целом и по отдельным странам знает очень хорошо. Ежов насмешливо заметил, почему в таком квалифицированном аппарате свободно гнездились и, наверное, гнездятся враги народа. Он сказал, что не доверяет политэмигрантам и побывавшим за границей. Но Войтинский резко прервал его. Выходит, ему, коммунисту с 1912 г. и по заданию ЦК много работавшему советником в борющейся компартии Китая, и Варге, честно выполняющему поручения ЦК, как политэмигранту тоже нет доверия? Это же грубое оскорбление. Но Жданов вмешался, удержал ссору, сказал, что произошло недоразумение. Однако события, связанные с убийством Кирова, заставляют партию повысить бдительность ко всем без исключения. Ежов опять добавил, что т. Сталин учит: бдительность требует обязательного выявления антипартийных и враждебных элементов и очищает от них. Это надо твердо помнить. Мы ушли удрученные»[78].
Здесь Ежов откровенно выразил недоверие практически ко всем партийцам, кто ранее побывал в эмиграции, работал в зарубежных компартиях или, как венгерский еврей Е.С. Варга, проживал в СССР на правах политэмигранта. Подавляющее большинство тех, кто относился к этим группам, подверглись репрессиями, причем преимущественно по 1-й категории, т. е. были расстреляны.
Немного позже А.Г. Соловьев получил представление о том, по каким критериям проводится партийная чистка: «Встретил Тер-Арутюнянца (Мкртич Карапетович (Михаил Карпович) Тер-Арутюнянц был знаком А.Г. Соловьеву по учебе в Институте красной профессуры. – Б.С.). Он работает в КПК. Потолковали о разоблаченных врагах народа. Он говорит, что главным поводом к обвинению служит бывшая оппозиционность и взаимное старание свалить вину с себя на других. Это взаимообвинение втягивает в следствие все больше людей. Он очень неодобрительно отзывается о председателе КПК Ежове. Груб, упрям, поверхностный, подозрителен, мелочный. Хватает за всякое слово, используя для обвинения»[79].
Из этой записи следует, что партийным функционерам среднего звена, которым приходилось непосредственно сталкиваться с Ежовым, Николай Иванович активно не нравился своей грубостью, подозрительностью и мелочными придирками. Причем это было тогда, когда они еще не знали о его беспробудном пьянстве, а также о его склонности с сексуальному харассменту по отношению к подчиненным обоего пола.
Между тем пить Ежов начал еще в начале 30-х годов. Зинаида Гликина на допросе показала: «Еще в период 1930–1934 гг. я знала, что Ежов систематически пьет и часто напивается до омерзительного состояния… Ежов не только пьянствовал. Он, наряду с этим, невероятно развратничал и терял облик не только коммуниста, но и человека»[80]. Таким образом, пить и развратничать Николай Иванович стал задолго до того, как ему пришлось выполнять карательные функции на посту главы НКВД.
14 сентября 1935 года Александру Григорьевичу пришлось еще