тот другой, помоложе.
– Знаю такого… – Кусмарцев сочувственно посмотрел на собеседника. Работающий в третьем отделе сержант госбезопасности Новиков, однофамилец прямого начальника Григория, с арестованными не церемонился, протоколы предпочитал заполнять «методом кулака»[16].
– На допросе били?
– Нет… – отчего-то растерялся Фладунг.
– А чем дело кончилось?
– Вы понимаете, Григорий… – заторопился собеседник. – В этом-то и всё дело! Поначалу задавал чудовищные вопросы! Кого я завербовал в ряды германских шпионов? Помилуй Бог, отвечаю ему, какие шпионы, какая Германия?! Я её и не видел-то никогда. Папа тридцать лет проработал на станции Сталинград, там мы всегда жили, там и я родился в девятьсот четвертом…
– Одногодки…
– Да? Очень приятно… если это подходит к нашему нынешнему положению, – горько вздохнул Павел Павлович и, спохватившись, снова затараторил, нервно жестикулируя. – И вот уже три недели меня больше не вызывают. Товарищ… э… гражданин следователь Новиков мне тогда сказал, чтобы я подумал хорошенько, – и всё! Сижу и не знаю…
– Разберутся… – Кусмарцев мысленно выматерился – во как, сам тоже не оригинальнее Новикова. Но интерес к Фладунгу сразу потерял, отчего, скорее машинально, вырвалось:
– Дыма без огня не бывает…
– Как вы сказали? Почему?! Но я…
Кусмарцев отвернулся. Подоплёки издания приказа «по иностранцам» он не знал – не его ума и служебного положения дело, но, знакомясь с обзорами НКГБ и читая газеты, рассуждал логически. Без указания Сталина, конечно же, под маховик репрессий не могли попасть те, кто стоял у истоков международного революционного движения, активно участвовал в нём, будучи глубоко убеждёнными, что коммунистическая идея несовместима с режимом абсолютной личной власти. Но разве не может быть так, что вожди Коминтерна возомнили себя вершителями судьбы коммунистического движения, разделили убеждения Троцкого и Бухарина?
Кусмарцев был убеждён, что всё так и есть. Поэтому приказ наркома, который требовал «попристальнее» взглянуть на бывших иностранных граждан, с какого бы времени они ни являлись гражданами СССР, он, чекист и коммунист, воспринял, как и подобает ответственному работнику органов. И по-иному не думал никогда! Растерянное недоумение Павла Павловича Фладунга расценил однозначно: может быть, «огня» за сокамерником и не найти, но «дымок» – гнильца иностранная! – безусловно присутствует. Зазря органы не привлекут!
…Зазря-то зазря, но уже 10 февраля, а он, Григорий, по-прежнему в камере. Девятнадцатые сутки ареста пошли! И никаких вызовов к следователю, к начальству. Вдруг подумалось: это штучки Новикова! Подлянку, гадёныш, устроил за прямой и откровенный разговор. Ничего, потерпим… Григорий с мстительной радостью представил, как он обратится к прокурору. Не какой-то он там в сам-деле контрик, чтобы его уже две декады запросто держать в подвале, да ещё в чекистской форме, среди этих…
Уже и думать забыл о первых днях