тому способствовала.
В разгаре были «лихие 90-е». Для кого – разбой и одичание вокруг. Для кого – воля. А для Серафима Порфирьевича и для многих серьёзно верующих православных – ещё и весна душевная. Веру и Церковь притеснять и клеймить перестали. На встречный Храм Божий прилюдно перекрестишься – и ни насмешливого, ни косого взгляда, ни тем более глумливых замечаний, как бывало прежде. Светлело от этого на душе, наплывало и рвалось наружу доброе, человечное.
В таком вот благостном настроении не раз подступался Серафим Порфирьевич к своему коллеге и старому доброму знакомцу Олегу Ивановичу. Заводил, нисколько не кривя душой, хвалебные словесные хороводы вокруг более старшего и опытного коллеги. Восхищался его деловыми качествами и душевными свойствами и каждый раз дивился, что при таких-то добродетелях Олег Иванович – устойчивый атеист.
– Как же так? – размышлял он вслух. – Вы такой хороший и добрый человек, такой справедливый – и не верите в Бога, а?
Олег Иванович только терпеливо улыбался и пожимал плечом. «Интересно, – думал он, – какой же у Серафима в голове образ атеиста. Небось, мороз по коже. Спросить бы, кто для него отвратительнее – атеист или бес?»
Однако не спрашивал. Боялся влипнуть в дискуссию. Смолоду Олег Иванович обрёл неприязнь к так называемым воинствующим атеистам. Бестактные типы. Лезут в душу и рушат, «ничтоже сумняшися», последние, может быть, душевные опоры. Нормальный взрослый человек – не дура-девица, для которой что дискотека, что церковная служба – развлечение, а крестик на шее – модная бижутерийка, «как у всех». Нормальный взрослый если верует, то не от безделья и лёгкой жизни. Цепляется за доброе в море безобразия и зла. Держится, как может, приличия в жизни. А тут является самодовольный долбо. б и говорит: «Я тебе, тёмному, сейчас глаза открою: то, на что ты надеешься и чем дорожишь, – его в природе и в жизни нет и быть не может. Будь свободнее, ничего не бойся, товарищ!»
«Пристрелить такого не жалко!» – считал Олег Иванович.
Когда его в редких случаях вытягивали на откровенность и чисто по-научному интересовались его мнением, есть Бог или нет Бога, он давал ответ, который казался ему полным и безупречным:
– Бог есть в той мере и до тех пор, пока в него верят, то есть пока он нужен верующим. Бога нет, если и пока в него никто не верит. Бога нет и для тех, кто в него не верит.
– Мудрёно, – отступались некоторые.
– А что… А пожалуй, – соглашались другие некоторые.
Третьи некоторые атаковали:
– Есть Вера и есть Церковь. Для Церкви Бог – её приватизированный ресурс. И, логично рассуждая, для Церкви безразлично, есть Бог на самом деле или нет, главное, чтобы на него был массовый спрос.
Вот за это вот «логично рассуждая» Олег Иванович и не мог терпеть научных писаний как на религиозные, так и на антирелигиозные темы. Его злило и обижало, что на такие сокровенные темы, как взгляд человека на мир, рассуждают в манере наблюдателя-естествоиспытателя, в стиле «хочу всё знать». Главное разве в том, существует ли Бог сам по себе и где он расположен в пространстве и во времени? Или в том месте пустота?