ответили, что мистер Лири написал заявление об увольнении по собственному желанию еще в прошлом году, осенью кажется и после этого о нем ничего не известно. Мы этому не удивились. В конце концов, у всех своя собственная жизнь и каждый вправе распоряжаться ею, как того хочет. Все-таки, мы с ним из разных, так сказать, прослоек общества и вряд-ли смогли бы подружиться просто так, безо всякого случая.
Сейчас, в самый разгар весны, когда за городом свежий ветерок и лесная прохлада, когда там так весело щебечут птицы и заманчиво плещется в озере крупная рыба, я томился в душной лавке комиссионных товаров, не видя в этом никакого смысла. Все ближе и ближе я находился от решения плюнуть на все и пойти к ближайшему риэлтеру, чтобы выставить свой магазинчик на продажу. До этого поступка мне оставалось совсем немного, маленький толчок со стороны или какая-нибудь очередная нелепость, доказывающая тот факт, что со всем этим пора заканчивать. Но я, сам того не зная почему, явился сюда в привычные для меня 9.15, поднял жалюзи на окнах и в сто тысяч миллион пятисотый раз принялся вытирать пыль со своих горе-товаров, бесцельно переставляя их с места на место, чтобы глаза не мозолили. Как и водится, после всего этого я, наверное, возьму лейку и начну поливать всю ту огромную клумбу из цветочных горшков и горшочков, которую за последние три года развела здесь Алия и которая занимает теперь четверть всей нашей торговой площади. Потом, примерно в 10.30, придет жена и мы вместе с ней начнем в неограниченном количестве пить кофе, закусывая его печеньем и болтая ни о чем до самого обеда. Ну а после обеда – все то же самое, но в обратном порядке. И так без конца и края шесть дней в неделю, кроме понедельника. Если повезет продадим что-нибудь, не повезет – ну и ладно. Я давно уже прекрасно знал, что бизнесмен из меня никудышний. Вот, если бы в заварушку какую-нибудь вляпаться – это, всегда, пожалуйста. А все остальное – это муки творчества и кризис идей…
Зазвенел дверной колокольчик и я поднял голову на звук, выходя из своего пространного состояния, которое я бы назвал так: «Ушел в себя, просьба не беспокоить».
Это был курьер. Парнишка лет двадцати, в нелепой желтой кепке и форменном комбинезоне такого же цвета с логотипом быстро мчащейся куда-то черепахи на груди. «Почему черепаха?» – спросил я сам себя, но не подал виду. Вместо этого я жестом пригласил его подойти к прилавку, так как в это самое время был занят протиранием большущего граммофона, находящегося здесь уже, наверное, не менее восьми месяцев и никак не желающего продаваться за «целые» семьдесят долларов плюс пластинка с джазом в подарок.
– Мне нужен мистер Ро… Робески, – как-то неуверенно протянул курьер, окидывая взглядом внутреннее убранство магазина. – Здесь письмо заказное, под роспись.
– Ты что новенький? – не отрываясь от своего занятия ответил я. – От кого письмо? Опять налоги какие-нибудь?
– Нет, вроде. От человека. Анкоридж… индекс…
Анкоридж? Услышав это я даже замер