и это сможет использовать.
Фотография моего отца шесть лет назад. Последняя. Сделана перед зданием аэропорта за пару минут, как он в последний раз обернулся и улыбнулся мне, скрываясь в дверях.
Пленник молчит и на фото не задерживает взгляда и секунды, зато пристально наблюдает за старательно установленным мной манекеном в военной форме и автоматом с пустым рожком.
Не знаю, показалось мне или это продиктовано страхом разоблачения, но сузившиеся глаза будто заподозрили неладное, поэтому я не раздумывая столкнула пленника в воду, ослабляя цепь.
Мне пришлось отсчитывать секунды и одновременно осмотреть обоих моих пластмассовых помощников, немного меняя их положение.
В эпической сцене терминатора опускали в кипящий металл, а я наоборот извлекала своего личного из прохладной воды, удерживая кнопку пульта.
Когда я встретилась с взглядом с умытым Сладким, я поняла, что с этой секунды он больше шутить не будет.
Какими бы стальными ни были его нервы, водная стихия для него – непреодолимая фобия.
Мощная грудная клетка ходит ходуном, заталкивая кислород в легкие. Его глаза мечут разряды синих молний, предвещая шторм, ураган и апокалипсис лично для меня.
– Ответь на один вопрос, Мой Сладкий! Где этот человек? – сжимающиеся челюсти и тяжелый взгляд намекали мне, что больше я не добьюсь от него ни одного слова.
От этого отчаяние накрывало с головой, путая сознание остервенело мечущимися там мыслями, что больше нет ни единого шанса найти отца в этой стране варваров и нищебродов.
– Он жив? Он в вашем вонючем канале? Код Д-28? Говори! – хлестала я его по спине шомполом от автомата.
Его гладкая кожа от ударов вздувалась кровоточащими полосками, но он даже не вздрагивал, не говоря уж о том, чтобы издать хоть звук. Стоя за его спиной, я рыдала, сама не понимая, от чего больше – от того, что я бессильна или от сострадания к самому ненавистному человеку на планете. Но как бы я его ни презирала, я не могла погасить в себе восхищение его стойкостью, окуная его снова и снова в воду, я выбилась из сил задавать ему вопросы и полосовать и без меня испещренную шрамами кожу.
«До конца любой ценой» – так гласит одна из строк на его татуировке, среди прочих заповедей воина. Его можно уничтожить, но победить никогда!
Я видела, как он измучен, иначе быть не могло. Длительное заключение, болезнь, голод со вчерашнего дня и мои издевательства.
В моей груди погасло все, не осталось даже ненависти к нему, просто зияющая чернотой пустота. Как расколотившая на эмоциях посуду в доме разозленная женщина, я утратила силы продолжать допрос. Весь мой запал, что его сломает его же фобия, разбился о титановый стержень Сладкого.
Человек, стоящий передо мной на коленях, разрушил всю мою жизнь, начать сначала которую я уже не смогу, но сейчас, глядя на него, я размышляла, как вернуть его обратно в Россию. Возможно, и его дома кто-то ждет…
– Лин… – пробормотал разбитыми губами Сладкий и нахмурился.
– Откуда ты знаешь