что-то обидное, но встретившись с взглядом послушника, тут же прикусил язык. По устоявшимся обычаям, даже к ну-гиг – прислужницам Инанны, отдававшимся и взимавшим плату, в отличие от уличных продажных женщин, исключительно во славу своей богини, хоть и не равняли с благочестивыми женами, относились уважительно и любили. Не так относились к гала, которых презирали, считая недомужами принявшими добровольно или по принуждению, эту недостойную стезю. Но, несмотря на презрительное отношение, перед ними всегда испытывали священный трепет с суеверным страхом, и не смели открыто обидеть без причины. Ведь горе тому, кто рассердит прислужников самой Инанны: не быть сильным в постели и не будет покровительствовать грозная богиня в войнах мужам, осмелившимся ее оскорбить; не видеть счастья в семейной жизни и не родить здоровое дитя женам, недостаточно почитающим помогающей в этом заступнице. Послушники богини любви и красоты набирались с улиц, либо сами прислужники Инанны искали и выкупали смазливых мальчиков в бедных семьях; но порой ими становились и сыновья семей благородных, дабы еще больше подчеркнуть унижение гордецов посмевших выступить против воли богоизбранного народа; наконец, кто-то сам изъявлял желание посвятить свою жизнь служению богине. Молодой танцор, изображавший саму Инанну, или Гештинанну с ее братом Дамузи – сменяющих друг друга как времена года, привлек благородных жен, белой кожей и темными волосами. И когда одна из них посетовала, что у гала усечено или подавлено мужское достоинство, энси небрежным движением подозвав жреца сопровождавшего послушниц, спросил имя юного уду. Градоначальника назначенного за особые заслуги по высочайшему повелению единодержца, занимало все, что происходило в его новых владениях. Прислужник Инанны прошаркав лебезящей походкой, чтобы ничего не упустить склонил голову с готовностью удовлетворить любопытство нового энси, и внимательно выслушав, ответил, что этот отрок не лишен уда. Теперь вельможные жены, разглядывали его с нескрываемым вожделением, чем задевали самолюбие своих мужей и ухажеров.
– Эшта-а-а-р. – Протянул энси, повторяя имя Инанны по-урийски, будто пытаясь что-то вспомнить.
И тихо, чтобы никто из посторонних не услышал, выразил желание видеть его в своих покоях. Заохав, старый хитрец запричитал, что-то льстиво лепечя о достоинствах градоправителя, но с сокрушением сожалел о том, что юноша прибережен самой госпожой небес и находится под покровительством богов. Расстроенный вельможа, изображая презрительную бесстрастность, недовольно проворчал, что не понимает, зачем тогда вообще таких держать при храме, если только не для выноса помоев и уборки нужников. Сановник, бывший при старом правителе лагаром, и рассчитывающий на эту должность при новом, прикрикнул на бесполого женомольца. Уду округлив глаза, выразил на бабьем лице благообразное достоинство, не понимая как можно не замечать способностей послушника к пению и танцам, так необходимых для прославления богов и услаждения их зрения и слуха, и ответил:
– Этот