несколько пар варежек, то можно позволить себе новые колготки. Ладно, хоть на одежду для дочери тратится не надо – бедолага сидит дома и даже на улицу давно не выходит, стесняется своей хромоты. Жалко девчонку, но тут уж ничего не поделаешь – все врачи в городе давно отказались от Нины.
Немного позже, когда выплакали свое и общее горе, женщины затихли, тихонько всхлипывая.
– Прости меня, Ниночка, грешную. Чего только тебе не наговорила сдуру.
– Да ладно, мам, я не обижаюсь. Ты права – тебе бы замуж выйти, а я мешаю.
– Не говори так, как ты мне можешь мешать.
– Да я знаю, что всю жизнь тебе испортила.
– Я запрещаю тебе даже думать подобным образом. В память об отце. Ничего, проживем мы с тобой как-нибудь и без этих мужиков.
2
После праздника Лизавету было не узнать – она порхала по квартире, и после каждого свидания с Эдуардом забегала к Нине рассказать новые подробности их романа. Для Нины эти отношения были продолжением сказки, и она восхищенно слушала Лизу.
Ираида Вольдемаровна, видимо, из чувства вины пару раз купила Нине ее любимое мороженое, хотя о ночном инциденте никто не вспоминал.
Однажды в субботу, когда мать ушла на рынок продавать ненавистные варежки и носки, а Лиза уехала с Эдуардом загород, Нина вздрогнула от звонка в дверь. Вера из коридора прокричала: «Нинка, тут к тебе пришли. Можно пройти?» Нина растерянно ответила, что, конечно, можно. И в следующий момент на пороге комнаты появился Василий с букетом тюльпанов, тортом и бутылкой шампанского.
– Здравствуйте, Нина, вот как обещал, пришел к вам в гости. Вы не возражаете?
– Проходите, раз пришли. Только у нас не убрано.
– Да вы не стесняйтесь. Найдутся бокалы для шампанского?
Пока Нина доставала бокалы из буфета, пристраивала букет, Василий оглядел комнату. Бедность обстановки скрыть было невозможно. Старая мебель, телевизор советских застойных времен, обшарпанная обивка стульев, выцветшие шторы на леске – каждая деталь свидетельствовала о борьбе за выживание, которую ежедневно вели две одинокие женщины. Нина пригласила за стол, на котором стояли удивительно красивые и дорогие хрустальные фужеры, и две изумительные чайные чашки с заварочным чайником из очень тонкого фарфора. Рядом были две десертные тарелки из этого же сервиза.
– Вы извините, Василий, мы живем скромно. Только вот посуда из маминого наследства и осталась.
– Я нигде не видел такой посуды. Это, наверное, старинные вещи.
– Да, маме от бабушки достались.
– А кто ваша бабушка?
– Мама рассказывала, что она из настоящей дворянской семьи. Я ее никогда не видела – она в Петербурге жила.
– Так это получается, что в вас течет голубая кровь?
– Нет, голубая – это когда царская или очень знаменитая. А у меня – обыкновенная.