режиссёра был на фильме главным художником-постановщиком. Это он нашёл близ Керчи на пустыре замечательно декоративный остов заброшенного, заржавевшего с 30-х годов завода, где и проходило всё действо фильма. Натуру снимали летом 1964-го под Керчью. А жили в самом городе, в тесной, хоть и центральной, гостинице. Вся съёмочная группа. Швейцеры – Миша и его умная красавица и помощница жена Сонечка Миль- кина – и актёры, конечно: Юрский, Куравлёв, Гулая, Ян- варёв и другие. А я к Юре туда прилетела чуть ли не на всё лето. Так что жаркая, пыльная, залитая слепящим солнцем и просоленная кружевом морского прибоя Керчь у горы Митридат, да ещё с белым сухим виноградным вином из пивных бочек на каждом шагу, на каждом углу, по 20 копеек стакан, навсегда нам стала почти родной. Так вот, именно там замужняя прехорошенькая, по-детски милая Инна Гу- лая (вспомните фильм «Когда деревья были большими») и влюбилась в моего Юру. (Шпаликова там не было.) Влюбилась тихо и вполне серьёзно. Юрочка, конечно, рисовал её как главную героиню фильма и в эскизах, и в раскадровках, и портреты писал, которые сейчас в музеях. Да и потом, в Москве, тоже работая на «Мосфильме» и порой приходя к нам в гости, Инна всё хотела его увести из нашей семьи. От меня лично. Но напрасно. Просто она, наивная, не знала, не разгадала моего однолюба Юрашу. Не знала, что такие тоже бывают на свете. Да и дочку Анечку мы зачали там, в Керчи. Молодые, загорелые, влюблённые. А родилась Анютка у нас уже в Москве, в чудесном сиреневом месяце мае, как раз после возвращения со съёмок. Даже Сонечка Милькина всегда радостно, любовно провозглашала и нам, и всем вокруг: «А Анютка-то ваша – это ведь дочка наша, родной наш ребятёнок, керченский, вылупилась из “Время, вперёд!”» Своих детей у Швейцеров не было. Умирали. Поскольку родители были кузенами, родными по крови. Умер, на горе всем, и последний кроха сынок.
А с Геной Шпаликовым, мужем Инны Гулаи, мы ведь тоже учились во ВГИКе, на сценарном, только в разных потоках, на разных курсах. Он – много раньше. Учились там и Кеоса- ян, и Говорухин, и Котов, позже Володарский и пр. И он, Гена Шпаликов, которому поставили сейчас при входе во ВГИК памятник. Во весь рост. Вполне заслуженно. Причём всем троим ярким выпускникам – Шукшину, Андрею Тарковскому и Гене. Они не были интеллигенцией высшего класса. Разве что Андрей, сын дивного поэта Арсения Тарковского. Но, думаю, из всех троих именно Гена был самый-самый. О чём те, кто был тогда рядом с ним и вокруг, не знали или не хотели знать и видеть, что он был и прозаик, и сценарист, и Поэт, и уже потому среди всех – самый-самый. Настоящий художник был, словно без кожи. Где ни тронь – всё больно.
Я не уверена, что этот хрупкий памятник долго простоит на этом месте, на этом суетном проходном пятачке. «Ростовичок» – так говорят о таких работах скульпторы- профессионалы. У ВГИКа не то место для «ростовичка». Не тот материал. И поставлен он низко, приземлённо. У проходной лестницы и хлопающих дверей. И ещё мысль добавлю: более разных, даже не близких друг другу людей, чем эти трое, трудно было тогда найти. Не только в институте – в стране. Их бы лучше разнести по разным весям и точкам земли. Как, например, поставили памятник Шукшину