Марлен беззубо улыбается в разных позах, или таращится, чмокая соской.
Дед да баба, понятно. Мои точно так же позировали – аж замерли от испуга. Деревня…
Я перелистнул картонную страницу, и замер, офигевая. Со старой фотокарточки улыбалась моя мама…
– Да нет же! – охнул я. – Ну, вот! Вот!
Внизу снимка вились белые цифры: «1938 г.» А на обороте: «Дениске на память! Лида». Мою Аллой звали…
Но лицо мамино! Глаза, нос, губы! Вон, даже родинка на щеке! И улыбка…
Решительно захлопнув альбом, я вышел из дома.
* * *
В будущем до Заречья станут ходить маршрутки, а пока – ножками. Хоть Приозерный и числится городом, но больше смахивает на поселок, каких тысячи по стране.
Ближе к речке улицу Ленина обступили аккуратные домики из «белого» кирпича, вперемежку с красным – фасады походили на рушники, вышитые оранжевым узором.
А за мостом прямая «городская артерия» заметалась будто, заюлила, зигзагом стелясь по застройке вразброс. Сузилась улица, словно сжалась, стесняясь голого вида – асфальт за мостом как обрезало. Рядом с бывшим сельпо дорога вздыбилась, забираясь на горку, и мне открылся голубой озерный простор.
Величиной водоем не поражал, лесополоса на том берегу виднелась четко, но местечко хорошее. Пляжей не водилось – песок до самой волны зарос травой, но скупнуться или позагорать – милое дело. Хоть все лето не вылезай.
И рыба водилась – сазаны, щучки… Ну, это если денька два подкармливать живность.
А вот и дедушкин дом… Веранда в мелкую расстекловку… Горбатая крыша, яблони в саду…
Я даже замедлил шаг. Деду Семену сейчас сколько? За сорок, наверное. Баба Аня и вовсе молодая, а моей маме годика три…
Слыша, как колотится сердце, я приблизился к калитке. Та самая! Кованая, с неуклюжими виньетками из крученого прутка. По двору ходила немолодая женщина, неся в обеих руках сито, полное яиц. Завидев меня, она подплыла к забору.
– Ищете кого? – спросила напевно.
– А Вагины здесь проживают? – мое нутро учуяло неприятный холодок и набегавшую растерянность.
– Вагины? – удивилась хозяйка.
– Семен и Анна Вагины, – растолковал я, – у них еще дочка маленькая, Алла!
– Не-е… – в голосе птичницы звучала спокойная уверенность. -Мы тут живем, Дорофеевы, лет уж двадцать, как. А Вагины… Не-е, не слыхала про таковских.
– А… Ну, извините…
Обратно я шагал, поминутно оглядываясь, будто ожидая, что вот-вот окликнет дед или баба. Нет, тихо. И пусто.
Но ведь дом – тот самый! В войну все Заречье сгорело напрочь, в золу, а дед Семен, гвардии старшина, лишь только с фронта вернулся, своими руками и стены ладил, и крышу! Что за…
«Может, все-таки, тут иной временной поток? Или… как ее… другая мировая линия? Черте что, и с боку бантик…»
Понедельник, 18 апреля. Утро
Приозерный, улица Горького
Аленка переночевала у меня в ночь на субботу. Выспаться не дала, зато уняла тревоги. И без