торчащие уши и съехавшая набок сплюснутая эбоши.
Норимаса остановился и возмущённо взглянул на своего сотрапезника. При попытке устоять на месте, его тут же отнесло к стене. Гэндзюро порывался его поймать, но едва мог сдвинуться с места и поднявшись лишь на корточки, тоже не удержал равновесие и повалился на бок.
– Ещё сакэ! – орал Норимаса, завалившись на беспорядочно сваленную гору подушек-дзабутон. – Музыку!
– Я больше не могу, – простонал Гэндзюро, не желая больше подниматься. – Не пить, не играть. Вообще ничего.
– Слабак! – констатировал гуляка канрэй. Он, превозмогая бессилие перед страшными препятствиями в виде подушек, всё-таки смог выбраться из завала и сел рядом с товарищем. Норимаса подёргал его за ногу и убедившись, что тот ещё вполне осязаем, потянулся за кувшинчиком, в котором, помниться ещё что-то плескалось.
– Пойми ты, – Уэсуги тщетно пытался поймать настойчиво убегающий от него сосуд, который ещё и обзавёлся несколькими собратьями, точь-в-точь как он сам. – Мне больше нечего терять, незачем жить, – он опустил руки и заплакал. – Некого любить. Всё, что я когда-то имел, отнял у меня Ходзё Уджиясу и те предатели, что покорились ему. Что мне ещё остаётся?
– Пить? – Гэндзюро, порывами, приподнялся, врезался в канрэя, но всё же смог сесть с ним рядом.
– Да. Только пить. И… ик… ждать своего конца.
– Но ведь князь…
– Да. Что твой князь? – прогнусавил Уэсуги. – Ты же видел – его люди вернулись ни с чем! Видел же… ик? Слушай, попробуй ты поймать кувшин, мне кажется, что они живые.
– Он один.
– Да-а! А у меня пять… шесть… короче, давай его сюда!
Гэндзюро всё же оказался проворней Норимасы и легко смог взять кувшинчик в руки и даже разлить содержимое по чаркам, немного пролив мимо. Канрэй, волнообразными движениями, ухватил чарку обеими руками и не рискуя поднести её ко рту, сам наклонился к ней и стал жадно лакать, будто кот из миски.
– Все меня предали, – вновь захныкал он, вылизав всё до капли. – И твой даймё мне больше не поможет. Он, хоть и силён, но сражаться против всех кланов Канто… никаких сил не хватит.
– Почему?
– Потому, что их много и все они теперь либо с Ходзё, либо сами по себе. И они не захотят добровольно подчиниться ему.
– Почему?
– Потому, что он Нагао! А Нагао не имеет власти над ними!
– Тогда, он возьмёт вас с собой.
– Меня? – Норимаса состроил удручающую мину. Такую, что позавидовал бы самый именитый драматический актёр. – Я ничтожество. Я полная бездарность. Если бы я был хоть чуточку похож на Кагэтору, я бы показал им кто такие Уэсуги! Но, я не он и кроме фамилии и происхождения у меня ничегошеньки нет. – откровение снова привело к очередному приступу плача, что он излил, уткнувшись в плечо Гэндзюро. – Даже мой сын, мой Тацувакамару, был убит этим подонком Уджиясу! И я ничего не смог сделать!
– А что если совместить силу нашего господина, ваши привилегии и происхождение?
– Как