нем и о его пожитках. Судя по всему, он, сам того не желая, завладел чем-то довольно ценным. Имя обезглавленного теперь скелета было, вероятно, Дули. Красноречивые жесты воинов свидетельствовали о том, что его здесь почитали. А озадаченные, но беззлобные взгляды, – что его, Уила, вроде бы не подозревают в убийстве.
Хлебы имел странный привкус – как будто в ржаную муку добавили какой-то травы, – однако голод постепенно проходил, сменяясь ощущением упоительной пресыщенности. Все тело теперь не болело от усталости, а приятно ныло. Даже голова больше не раскалывалась.
Уилу захотелось одного – спать.
– А парень-то того, заснул, – сказал сидевший рядом с пленником охранник, на ногу которого пролилась выплеснувшаяся из упавшего черпака вода. – Может, притворяется? Давайте заново его свяжем.
– Никаких связываний. – Граки встал. За ним поднялся Шиган. – Сдается мне, Ракли будет недоволен, если узнает, как мы обращаемся с человеком, пришедшим к нам из неведомых земель да еще принесшим такие трофеи. Как ты считаешь, Локлан?
– Мой отец, как и все мы, свято чтит память Дули, – охотно отозвался кудрявый юноша, внимательно изучавший надпись на шлеме. – И если этот Вил, который спит сейчас так, будто точно знает, что находится среди друзей, в самом деле пересек Мертвое Болото и каким-то чудом миновал рыскающие по всему Пограничью отряды шеважа, он будет принят в Тронной Зале с подобающими почестями. Я согласен с Граки.
Остальные воины закивали. Поймав на себе чей-то вопросительный взгляд, Гейвен тоже наклонил голову, а когда поднял глаза, Граки и Шиган уже расходились по своим ложам. Скоро в хижине не осталось никого, кроме хозяев да сладко похрапывающего Вила.
Проснувшись, Уил некоторое время лежал на спине с открытыми глазами и думал. Впервые за несколько последних ночей он спал сном праведника, позволившим ему забыться сладкими воспоминаниями, и теперь он не сразу осознал, где находится.
Потолок, выложенный тугими снопами соломы, с перекрестьями тонких несущих жердей был выше, чем в обычном деревенском амбаре, однако развешанные под ним заготовки еды, какие делают заботливые хозяева на зиму, живо напомнили Уилу отчий дом. До его женитьбы всем хозяйством заправляла мать, и для нее было обычным делом заставлять Уила помогать ей прилаживать на потолочных балках, повыше, чтобы не дотянулся живший здесь же скот, всевозможные гирлянды из пахучих трав, терпкого чеснока, вяленой рыбы, мяса и лесных ягод, которые потом так вкусно было добавлять в густое домашнее вино вместо таких обычных пряностей, как перец, имбирь или гвоздика.
Прямо с потолка на Уила глядела свирепая кабанья морда.
Уил опрометью вскочил на ноги, схватился за правое бедро, где должен был висеть нож, и удивился. Ножа, разумеется, не было, но не было так же и пут, в которых его продержали вчера почти весь вечер. Или ночь? Неважно, зато его больше не связывали. На память пришел конец вчерашнего разговора на военном совете. Насколько он понял смысл сказанного, молодой воин с приветливой внешностью упомянул,