Гореть между истиной и обманом
Спустя две недели после церемонии неизбежность постучала в дверь. Стихла удушливая смесь искренности, обнажённых эмоций, искусственных, приторных улыбок и оглушительного восторга. Но ничего не закончилось. Спустя тихие две недели устоявшейся, но лживой гармонии, мне пришлось пережить ещё одну пытку. Я ощущала в тревоге туманных рассветов приметы чего-то закономерного и неостановимого и думала: вскоре жизнь резко вывернет в другое русло. Однажды вечером в нашем с Уиллом маленьком доме каждый из нас справлялся со скукой и тоской по отдельности. Я пыталась приучить себя заново полюбить Джейн Остин, а мой уставший жених разгадывал кроссворд, изредка обращаясь ко мне с особо трудными вопросами. И вдруг раздался звонок в дверь. Мы не ждали гостей, а без предупреждения никто не наведывался, потому что порой застать нас дома, свободных от съёмок и обязательного мельтешения на бесконечных мероприятиях, было практически невозможно. Поэтому звонок, прорезавший тишину, единую с постаныванием унылой музыки из радиоприёмника, показался слишком неожиданным. Неуместным. Уже в первые секунды я содрогнулась от призрачного, пугающего, болезненного предчувствия.
Уилл, словно и не заметив дребезжащего звука, лишь нахмурил брови, опустил грифель карандаша в пустую клетку, а я отложила «Гордость и предубеждение», поспешила взглянуть на незваного гостя. Открыв дверь, я едва не задохнулась от нахлынувшего ужаса, а моё сердце будто обратилось в тяжёлый острый камень, разломавший грудную клетку. На пороге стоял Эдди. Его неброская одежда – обыкновенные светло-зелёные брюки, серые кроссовки и вязаный свитер – совершенно противоречила утончённости и блеску безупречного костюма, в котором он купался в лучах заслуженной похвалы с заветной статуэткой в руках. Теперь в бледном свечении старого фонаря Эдди не был похож на окрылённого счастьем человека, обещавшего смывать пыль с золотого “Оскара”. Лицо больше не сияло, как всё та же отполированная статуэтка. Неясная мука стёрла сверкающую улыбку, погасила огонёк в тревожных глазах, заменив его тусклым блеском испуга. От всего мрачного облика Эдди, противоречащего недавней радости, веяло отчаянием. И я, скованная страхом, сделала неловкий шаг назад. Эдди смотрел на меня с надеждой, что вдруг воскресла, обрела прежний смысл…
– Привет, – произнёс он еле слышно и улыбнулся как-то нелепо, неестественно, сделав невероятное усилие, чем определённо тщетно сдерживал себя, гасил некий безумный порыв.
– Кто там, Тейлор? – слегка раздражённо спросил Уилл.
– Эдди Масгроув, – ответила я, сбитая с толку таким внезапным визитом. Мне стало страшно обдумывать причины, что могли проложить ему дорогу сюда. Он знал, где теперь я жила после смерти матери, не находя повода взять и вырваться из опостылевших стен, объясниться перед Уиллом. Эдди знал, но никогда не навещал меня, не интересовался прямо, из чего состояла моя нынешняя перепутанная жизнь. И во второй раз за три года тогда, две недели назад, между нами завязалось скверное подобие разговора,