пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.
– А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!
Рима бросила мне на колени потрепанную сумку.
Я открыл ее. В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.
Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.
– Вот уж чего я тебе никогда не забуду, – тихо заметила Римма.
– И чудесно. Во всяком случае, это тебе наука на будущее. Где ты живешь?
Римма с мрачным выражением лица назвала адрес пансиона недалеко от того места, где мы находились.
– Вот туда мы и поедем.
Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще более грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.
– Придется тебе перебраться в мой пансион, крошка, – заявил я. – Будешь петь, зарабатывать деньги и вернешь мне украденное. Твоим антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов со всех заработков. Мы составим письменный договор, но прежде всего ты соберешь свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.
– Ничего я пением не заработаю.
– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее.
– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.
– Ты поедешь со мной или предпочтешь отправиться в тюрьму?
Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, ей придется вернуть деньги.
– Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец, передернув плечами.
Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за комнату, потом я привез ее в свой пансион.
Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.
– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.
– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.
– Тогда отправляемся в участок!
В глазах Риммы вновь вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.
– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать их на себя.
– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
– Хорошо.