все же…
– И все же?
– Ах, отец мой, простите меня за мою печаль: наверное, она обидит моих благодетелей…
– Послушай, Мария, мы часто спрашивали тебя о причинах твоей печали, которая охватывает тебя временами и очень беспокоит твою приемную мать… Ты не отвечала, и мы не настаивали, хотя твоя тайна нас тоже огорчает, потому что мы не знаем, как облегчить твои страдания.
– Увы, отец мой! Я не могу сказать, что происходит со мной. Так же, как и вы, я вдруг ощутила всю красоту этого вечера, такую мирную и грустную… Сердце мое разбито… Я сейчас заплачу…
– Но что с тобой, Мария? Ты знаешь, как мы тебя любим. Послушай, признайся мне во всем! К тому же я могу сказать тебе: уже близок день, когда госпожа Жорж и господин Родольф станут твоими крестными и обязуются перед богом всегда охранять тебя от всех бед.
– Господин Родольф?.. Тот, кто спас меня? – вскричала Лилия-Мария, молитвенно складывая руки. – Неужели он вновь снизойдет ко мне, даст мне новое доказательство своей доброты? О боже, я ничего не буду скрывать от вас, отец мой, я слишком боюсь оказаться неблагодарной, недостойной.
– Неблагодарной? Недостойной?
– Чтобы вы поняли меня, я должна рассказать о первых моих днях на ферме.
– Я тебя слушаю, говори, пока мы идем.
– Вы будете милосердны, отец мой? То, что я расскажу, может быть, очень нехорошо.
– Господь доказал тебе, что его милосердие безгранично. Мужайся!
Собравшись с мыслями, Лилия-Мария заговорила:
– Когда я узнала здесь, что больше не покину ферму и госпожу Жорж, я подумала, что вижу чудесный сон. Сначала я была словно оглушена таким счастьем и каждый миг думала о господине Родольфе. Очень часто, когда я оставалась одна, словно против своей воли я поднимала глаза к небу, чтобы найти его там и поблагодарить. Да, я виновата, отец мой… Я думала о нем чаще, чем о боге… Ибо он сделал для меня то, что мог сделать только господь. Я была счастлива, счастлива, как человек, избежавший смертельной опасности. Вы и госпожа Жорж были так ко мне добры, что порой мне казалось, что я в самом деле больше достойна жалости, чем порицания.
Кюре посмотрел на Певунью с удивлением. А она продолжала:
– Мало-помалу я привыкла к такой безмятежной, спокойной жизни. Я уже не боялась, просыпаясь, что увижу Людоедку, я спала, как бы сказать, в безопасности. И больше всего мне нравилось помогать госпоже Жорж во всех ее делах, прилежно внимать вашим урокам, отец мой, а еще – слушать ваши проповеди и поучения. Лишь порой мне бывало стыдно за мое прошлое, а в остальное время я думала, что теперь я такая же, как все люди, потому что все были добры ко мне… Но вот однажды…
Рыдания прервали речь Лилии-Марии.
– Прошу тебя, успокойся, бедное дитя! Наберись смелости!
Утерев слезы, Певунья продолжала:
– Вы помните, отец мой, на праздник Всех Святых сюда приезжала со своей дочерью госпожа Дюбрей, арендаторша герцога де Люсене в Арнувиле?
– Конечно, помню. И я был рад, что ты познакомилась с Кларой Дюбрей: у этой девушки много