испытанный ею, послужит вам отмщением.
– А к чему мне мстить ей? А кроме того, если бы я отомстила, мне кажется, что уже не имела бы права считать себя несчастной… А подчас это меня утешает.
– Вы правы, не будем больше говорить об этом.
Карета как раз подъезжала к Сент-Уену, к тому месту, где расходятся два пути: шоссе на Сен-Дени и дорога Восстания.
Несмотря на однообразие пейзажа, Лилия-Мария пришла в такой восторг при виде полей, как она говорила, что, позабыв о печальных мыслях, навеянных воспоминанием о Сычихе, она встрепенулась и ее прелестное личико просияло. Она выглянула в дверцу кареты и, хлопая в ладоши, воскликнула:
– Господин Родольф, какое счастье!.. Трава, поля! Если вы только позволите, я спущусь вниз… Какая чудная погода! Мне так хочется побегать по лугам…
– Побегаем, детка… Извозчик, останови!
– Как! Вы тоже хотите побегать, господин Родольф?
– Еще бы, это такое удовольствие.
– Какое счастье! Господин Родольф!!!
И Родольф с Певуньей, схватившись за руки, побежали во всю прыть по обширному лугу, с опозданием скошенному во второй раз.
Прыжки, веселье, радостные крики, восторг Лилии-Марии не поддаются описанию. Подобно козочке, долго пробывшей взаперти, она с упоением вдыхала живительный воздух… Она ходила туда-сюда, останавливалась и вновь самозабвенно бежала дальше.
При виде растущих кучками маргариток и золотых бубенчиков, выдержавших первые заморозки, Певунья не могла удержаться от возгласов радости, она собрала все цветы до единого. Вдосталь набегавшись, она быстро устала, ибо отвыкла от таких игр, остановилась, чтобы перевести дух, и села на ствол дерева, лежащий у края глубокого рва.
На чистом белом личике Лилии-Марии, обычно слишком бледном, появился яркий румянец. Ее большие голубые глаза сияли, алые губки открывали два ряда влажных жемчужин, грудь бурно вздымалась под старенькой оранжевой шалью; одну руку она прижимала к сердцу, чтобы унять его биение, а другой протягивала Родольфу букет собранных ею полевых цветов.
Как пленительно было выражение невинной и чистой радости, которой дышало это целомудренное личико!
Обретя дар речи, Лилия-Мария сказала Родольфу:
– Как добр господь бог, что послал нам такой чудесный денек!
И в ее словах прозвучали глубокое счастье и чуть ли не мистическая благодарность.
Слезы выступили на глазах Родольфа, когда он услышал, что Лилия-Мария, обездоленная, покинутая, презираемая, погибшая девушка, не имевшая ни крова, ни хлеба, обратилась с этим криком души и неизъяснимой признательности к создателю лишь потому, что наслаждалась солнцем и видом скошенного луга.
Созерцательное настроение Родольфа было нарушено непредвиденным случаем.
Глава IX. Неожиданность
Мы уже говорили, что Певунья села на ствол дерева, лежащий у края глубокого рва.
Какой-то мужчина неожиданно вылез из этой рытвины и, сбросив с себя охапку сена, под которой он прятался, разразился оглушительным хохотом.
Певунья вскрикнула